Кто б ни был ты — под сенью крова
Души отраду обретешь,
Лишь о людской молве ни слова.
Как только ты сюда войдешь.
Прямо за дверью — маленький салон. Первоначально он предназначался для детских игр, а потом стал местом сбора всего семейства. Он отделан канадским ясенем, инкрустированным перламутром, и украшен росписью, изображающей аллегории старинных французских песен… Несколько дальше находится вестибюль и начинается парадная лестница, выдержанная в стиле Людовика XV.
Дальше — огромный зал во всю длину дома с монументальными аркадами и паркетом с геометрическим рисунком… На стенах — семейные портреты. К залу примыкают еще две комнаты. Одна из них — овальный салон в духе Людовика XV с камином, украшенным бронзой. Во времена Ростана его покрывал кромандельский лак, привезенный в подарок шурином Пьером де Маржери, который был тогда послом в Пекине. В другой комнате библиотека, камин там еще роскошнее, его украшают изысканные скульптуры. Здесь же можно увидеть и две картины Элен Дюфо: прекрасные обнаженные женские фигуры аллегорически представляют времена года. Однажды Ростан застал священника Камбо, с интересом разглядывающего картины.
— Господин кюре, вас не смущают эти аллегории? — спросил он.
— Отнюдь! Я знал, что Бог сотворил природу прекрасной, но только теперь понял, насколько она красива…
Для содержания такого дома требовалось, конечно, большое количество слуг. Их здесь было не меньше, чем в настоящем замке: человек тридцать, не считая садовников, псарей, конюхов.
Именно здесь Ростан пишет свой знаменитый «Шантеклер», именно здесь он работает над пьесой, которая, как он надеется, завоюет еще больший успех, чем «Сирано» и «Орленок». Обычно он пишет прямо в постели, разбрасывая черновики по простыням, — ведь состояние его все ухудшается и ухудшается. Редактору журнала «Жиль Блаз», посетовавшему на его затянувшееся молчание, поэт ответил:
Чем занят я теперь? — Прогулками в лесу,
Не разбирая троп, порой ломая ветки
Кустарников, — ну что ж, я вырвался из клетки
И все, что я люблю, в душе своей несу…
Когда хочу я пить, я просто припадаю
К журчащему в тиши лесному роднику,
И вновь в глубины чащ свою тоску влеку,
О прошлом не грущу, о смерти не гадаю.
Чем занят я теперь? — Порой иду на брег
Стремительной, как жизнь, голубоструйной Нивы,
Гляжу на скакунов, на их гнедые гривы,
На юных дев гляжу — какой же в этом грех?
А дождик зарядит — я дома остаюсь,
И за своим столом мечтаю и тружусь.
