Когда в 1886 году умер барон Карл де Ротшильд, отец мадам де Грамон, положение семьи коренным образом изменилось. На нее обрушился настоящий золотой дождь. Они тут же переехали с улицы Франциска I в просторный особняк, расположенный на углу улицы Шайо и Елисейских полей, купленный у графа Владимира де Монтескью-Фезензак. Герцог де Грамон наконец-то смог вести широкий светский образ жизни, который он так любил. Жена следовала в этом за ним, хотя ее вкусы вовсе не соответствовали такой жизни. Как истинный представитель семьи Ротшильдов, она любила окружать себя редкими и великолепными вещами. Благодаря ей дом был восхитительно украшен и меблирован. Она предпочитала роскошным платьям менее блестящие туалеты, которые больше подходили обществу, которое она любила: обществу писателей, артистов и политических деятелей. Поэтому, несмотря на свое большое состояние, она не вызывала зависти других женщин. «Ее нравы были чистыми, а туалеты простыми, возможно, слишком простыми…»
Быстро возникла необходимость в замке. Мало заботясь о ремонте Бидаш, старинного и благородного владения герцогов де Грамон, отец Элизабет решил построить новый замок недалеко от Парижа: им стал Вальер, воздвигнутый в поместье Мортефонтэн рядом с Сенлисом, с почти такой же роскошью, которую мы еще найдем в замке Фериер, легендарном владении Ротшильдов. Тридцать комнат, каждая с ванной и туалетом, соединенных широкими галереями, не считая просторных гостиных. Кроме того, при замке был конный завод, конюшни, псарня, дом для сторожей, ферма по выращиванию фазанов и оранжерея с орхидеями. Создается впечатление, что в то время мало заботились о выращивании герани или бегонии: только самые дорогостоящие цветы имели право гражданства.
А что же Манже? — спросите вы: Что стало с Манже, дорогим маленьким замком Элизабет с пятью комнатами для гостей и единственной ванной комнатой? Однажды вечером, когда молодая владелица замка читала при свете лампы Виктора Гюго, она услышала, как ее отец говорит, что только что сдал Манже в аренду. Обеспокоенная и, кстати, недовольная, она тут же спросила: кому? Очень аккуратным людям, Монтгомери, из старинной нормандской семьи, которая, как мы знаем, стала английской. Элизабет все же была недовольна: «Что же тогда стоит право собственности, которое было у меня отобрано по воле моего отца? Я почувствовала свою беспомощность, и одновременно мне было стыдно, и я была в отчаянии». Вот так создают феминисток.
