А Глазунова, закончившая подрыв мин, стояла в растерянности над колышком с обрывком поводка и только твердила:
— Как же так? Я ведь ему приказала лежать тут, на месте…
— Вернется твой Мишка, он же никогда далеко не уходит, — утешали ее девушки.
Но Мишка не возвращался. Пришлось уехать без него. Он не приходил и в следующие дни. Валя ездила на разминирование, но не работала — без Мишки ее не допускали.
— Не найдется твой «дворянин», подберем другую собаку, — утешал Егор Сергеевич.
— Все равно такого, как Мишка, уже не будет, — говорила Глазунова. Голос ее звучал так горестно, что Егор Сергеевич не удержался и напомнил, как она не хотела брать Мишку из-за его «происхождения».
А Мишка не скоро опомнился после своего панического бегства. Огляделся, кругом были уже не поля, а высокие каменные дома, он бежал по улицам города, который был ему совсем незнаком, Часть ведь стояла то в Сосновке, среди садов и нолей, то на Средней Рогатке, на заброшенных огородах. Он мог бы еще найти дорогу туда, где они сегодня работали с вожатой и где его смертельно перепугали грохочущие удары, свист и сотрясение земли. Но Мишке было страшно вспоминать об этом, и он не хотел возвращаться туда.
Опять он стал бродячей собакой, бегал по улицам, прятался в каких-то холодных подвалах. Улицам не было конца, не то что в городке, где он вырос, — тот городок Мишка мог три раза за день пробежать насквозь. А эти каменные улицы только переходили одна в другую. Иногда Мишка выбегал по ним к воде, но и вода текла среди каменных стен, и каменные улицы перешагивали через воду так высоко, что было даже боязно глядеть вниз. Никак не достать до воды, чтобы напиться, и совсем уж нельзя найти хоть какую-нибудь еду.
В родном городке улицы были зеленые, а на них выходили земляные дворы, и Мишка знал, что там есть помойки, на которых можно рыться, если уж пришлось туго. Можно было, наконец, поймать зазевавшуюся птицу, выковырять из земли на огороде крота… Конечно, и там случались голодные дни, не то что в части, где два раза в сутки ему наливали в бачок густую похлебку — ешь и не бойся ничего! — и где ласковая хозяйка за хорошую работу угощала его ломтиками сушеного мяса, подбрасывала сверкающие, как снег, кусочки сахара. А тут, на этих бесконечных каменных улицах, широких и пустых, не было ни птиц, ни кротов, никакой еды. Мишка тщетно обнюхивал все уголки и дворы.
Несколько дней бегал он по каменному лабиринту, отлеживался в каких-то уголках, когда валила усталость, и бежал снова. Он встречал людей, и все они с интересом, с удивлением смотрели на собаку. В блокированном Ленинграде успели отвыкнуть от домашних животных. Вид бегущего пса поражал людей, они останавливались, переговаривались между собой, глядели на него, как на чудо. Для одних он был предвестником новых, лучших времен, возвращения мирной жизни, для других — словно бы выходцем с того света.
