— Зайду на минуту в землянку, погреюсь.
Егор Сергеевич остался один. Он внимательно смотрел вперед и вдруг заметил движение в немецкой траншее. Траншея была неглубокой, а группа фашистских солдат шла не таясь, в полный рост.
Петров схватился за пулемет, повел им вправо, влево и поймал фашистов на мушку. Длинная очередь разорвала ночную тишину. В немецкой траншее закричали, несколько фашистов бросилось бежать. Петров дал новую очередь. Его пули снова настигли вражеских солдат.
Пулеметные очереди разбудили передний край. Началась частая стрельба с обеих сторон. Из землянки выскочили наши бойцы, появился лейтенант — командир взвода.
— Ты стрелял? В кого? — торопливо спросил он Петрова и строго сказал пулеметчику: — С тобой еще будет особый разговор. Сейчас смотри за фашистами, глаз не спускай. Может, снова появятся.
— Обязательно появятся, у них тут, видно, дело есть, — отозвался Петров. — Разрешите мне еще постоять у пулемета?
Фашисты действительно пришли минут через сорок, когда стрельба на переднем крае поутихла. Двигались они осторожно, низко пригибались ко дну окопа, но Петров все же их заметил и накрыл новой очередью.
— Тебе, старшина, пулеметчиком служить, а не сапером, — сказал тогда лейтенант. — Подтверждение на убитых фашистов получишь, пиши на свой личный счет.
— Я из пулемета стрелял не раз, — откликнулся Егор Сергеевич. — На действительной. Ну а с тех пор сколько прошло? Всего и погулял полгода. Только успел жениться…
Боевой азарт, радость успеха еще владели им, но перед глазами вдруг возникло лицо Люды, жены, и тоска резанула сердце. Два года Людмила ждала его, а сколько пробыли вместе? Люди говорят про медовый месяц, а у них и полного месяца не вышло, оборвала война…
Впрочем, рассказывать все это девушкам было трудно, слишком много тут было личного, касавшегося, как он считал, лишь его одного.
О боях, в которых пришлось участвовать, он говорил скупо, может быть, и потому, что на словах все получалось не так. Слова передавали события, внешний их ход, а главное заключалось в том, что было испытано и перечувствовано.
Но девушки, должно быть, как-то понимали это. Они слушали, притихшие, по лицам пробегали тени волнения. Каждая прикидывала, выдержала бы она, как повела бы себя во время таких испытаний?
Отдых прерывался командой: «Приступить к занятиям!»
Все двигалось установленным порядком, а мысли о будущем, о боях не покидали, хотя ясно представить себе будущие бои девушки все же не могли. Больше всего боялись, как бы не струсить, не оплошать.
