Для нашей операции мы выбрали воскресное утро, когда все взрослые спят после рабочей недели. Родителей мы заранее предупредили, что с утра пойдем на школьный стадион, играть в футбол. Они, конечно, поудивлялись – какой-такой футбол в шесть утра, но не возражали, каникулы все-таки. Поджигать пух мы решили способом, увиденным как-то в одном из фильмов про индейцев. Взяли кусок веревки, привязали к нему тряпку, подожгли и побежали по краю площадки засыпанной пухом, таща за собой по земле горящую тряпку на веревке. В кино поджигатели скакали на конях, но им и поджечь надо было целое поле, а нам всего лишь метров тридцать.
Время было раннее, так что сторож профилактория заметил пожар лишь тогда, когда запылали сухие ветки, не убранные с прошлой осени и сваленные кучами возле профилактория. Не знаю, чтобы с нами было, если бы нас поймали. Наверное, влетело бы здорово. Но зато вечером, когда возле подъезда шло обсуждение пожара, Геннадий Николаевич сказал, что хулиганство, оно конечно же и есть хулиганство, но этот случай именно для него пошел на пользу. Мы с Сережкой, к тому времени были изрядно напуганы тем, что нас будут искать милиционеры и пожарные и поэтому жадно вслушивались в то, что говорят взрослые. Мы, естественно, очень обрадовались, что помогли дяде Гене. И уже представляли, как он будет защищать нас в суде.
После этого случая мы на время присмирели, но Сережка не такой человек, чтобы не придумать нам очередное приключение. И вот я пробираюсь на «известное мне место», как он сказал по телефону. Надо сказать, что место это замечательно тем, что, живя в разных подъездах, на девятых этажах, мы можем увидеться буквально через тридцать секунд после того, как договоримся по телефону о встрече (конечно, если родители отпустят!).
Ни мои, ни Сережкины родители не подозревают, что мы вместо того, чтобы как нормальные люди спуститься на лифте и пойти в соседний подъезд, просто-напросто ходим друг к другу через крышу нашего дома. Узнай об этом, например, моя мама, то ей наверняка стало бы плохо с сердцем. Она очень боится высоты. Я помню, что когда мы переезжали, она плакала и кричала на папу, что он хочет ее смерти. Он успокоил ее только тем, что сказал, что нам вообще-то давали квартиру на шестнадцатом этаже и если ей не нравится эта, то мы можем жить в небоскребе. На шестнадцатый этаж мама категорически ехать жить отказалась. Что касается меня, то я очень горжусь, что живу на девятом этаже и Сережа тоже. Летом мы играем на крыше в солдатиков и обсуждаем наши планы. Мы хотели даже оборудовать на крыше в лифтовой комнате секретный штаб, но побоялись, что туда кроме нас кто-нибудь залезет. А какой может быть секретный штаб, если о нем знают посторонние!
