Она не заметила меня, целиком поглощенная своей работой. Несколько секунд я стояла, не отрываясь глядя на ее силуэт, и облегчение от того, что я ее нашла, сменялось новым приступом неведомого страха.
– Мама, это я, Джесси.
Резко дернувшись, она обернулась, и половник упал ей на колени.
– Иисус, Мария и Иосиф! Святое семейство! – воскликнула она. – Ты до смерти меня перепугала! Что ты здесь делаешь?
Я села на землю рядом с ней.
– Тебя ищу, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал естественно и спокойно. И даже попыталась улыбнуться.
– Что ж, нашла. – Мать подобрала половник и снова принялась раскапывать мышиную нору, которую уже наполовину разрыла у фундамента.
– Ладно, мы установили, что я здесь делаю, а теперь скажи, что ты делаешь здесь? – спросила я.
– Это тебя вовсе не касается.
Когда в тот день я нашла Ди в обувном отделе, я схватила ее за плечи и собиралась уже наорать на нее за то, что она меня испугала; такой же иррациональный гнев вспыхнул во мне и сейчас. Мне захотелось встряхнуть мать так, чтобы у нее все зубы вывалились.
– Как ты можешь так говорить? – возмутилась я. – Хэпзиба должна была сказать тебе, что я приехала, а ты сбежала, прежде чем я вошла в дом. Это ты до смерти перепугала меня.
– Бога ради, я не собиралась тебя пугать. Просто надо было сделать одно дело.
Дело. Какое еще дело? Я включила фонарик и направила луч на майонезную банку. В ней лежал отрубленный палец. Он выглядел очень чистым, и даже ноготь, казалось, аккуратно подпилен. Поднеся банку к глазам, я увидела, что кожа на отрубленном конце сморщилась и оттуда торчит белая кость.
Я почувствовала приступ дурноты, похожий на утренний. Закрыв глаза, я молчала, а мать продолжала скрести по холодной земле.
– Не знаю, что ты здесь делаешь, – наконец сказала я, – но выглядишь ты неважно, и давай-ка пойдем со мной домой.
Вдруг перед глазами у меня все поплыло – упадок сил.
– Что значит «неважно выгляжу»? – спросила она. – Я в полном порядке.
– Правда? С каких это пор отрубать себе пальцы значит быть в полном порядке? – вздохнула я. – Господи Иисусе!
Тогда она повернулась ко мне.
– Чего же ты не позвонила кому-нибудь из своих знакомых? – съязвила она. – Кто просил тебя приезжать?
– Кэт.
– Не совала бы эта Кэт нос в чужие дела.
– Держи карман шире, – фыркнула я.
Я ощутила, как в горле у нее начинает клокотать смех, странный клекот, которого я так давно не слышала, и непонятно почему он начисто разрушил маленькую стену гнева, которой я отгородилась.
