– Пятьдесят?
– О'кей, пятьдесят, – быстро отреагировала я, стараясь быть серьезной.
Тем же вечером он назначил мне свидание. Через четыре месяца мы поженились. Четыре года композиция с целующимися гусями простояла на тумбочке Хью, затем переехала на книжную полку в его кабинете. Пару лет назад я обнаружила ее у него на письменном столе, отвалившиеся кусочки были аккуратно склеены.
Однажды он признался, что заплатил эти деньги только ради того, чтобы я с ним встретилась, хотя правда заключалась в том, что ему на самом деле понравились целующиеся гуси, а то. что он дважды прогудел в гудок, действительно характеризовало какую-то другую сторону его натуры, которую почти никто не замечал. Люди всегда обращали внимание на его выдающийся интеллект, способность расчленять и анатомировать, но ему нравилось веселиться, и он часто подначивал меня на какие-нибудь совершенно неожиданные вещи: «Пойдем отметим День независимости Мексики или предпочтем бег в мешках?» И в субботу днем мы отправлялись на конкурс, участники которого прикручивали колеса к кроватям и пускались наперегонки через центр Атланты.
Кроме того, люди со стороны редко замечали, как глубоко и проникновенно он способен чувствовать. Он по-прежнему плакал всякий раз, когда пациент кончал жизнь самоубийством, и временами становился грустным при виде того, в какие темные, мучительные тупики люди загоняют сами себя.
Прошлой осенью, собирая вещи в стирку, я наткнулась на шкатулку в самом низу ящика для его нижнего белья. Наверное, не следовало этого делать, но я уселась на кровать и принялась исследовать содержимое шкатулки. В ней лежали все молочные зубы Да, маленькие и пожелтевшие, похожие на кукурузные зернышки, и несколько рисунков, которые она сделала на его рецептурных бланках. Там был знак отличия, который его отец получил за Пёрл-Харбор, карманные часы его деда, четыре пары запонок, которые я дарила ему к разным годовщинам. Я сняла резинку с небольшого бумажного свертка и обнаружила там свою помятую фотографию, отснятую во время нашего медового месяца в горах Блю-Ридж, на которой я позирую перед арендованным нами трейлером. Еще были открытки и любовные записки, которые я посылала ему долгие годы. Все это он сохранил.
Он первым признался, что любит меня, две недели спустя после нашей встречи, еще до того, как мы успели заняться любовью. Мы сидели в столовой недалеко от кампуса Эмори и завтракали в кабинке у окна. «Я почти ничего о тебе не знаю, но я люблю тебя», – сказал он и с тех пор неукоснительно держался данного обязательства. Даже теперь он редко когда отлучался надолго, не предупредив меня.
