Меня поразила подробность сообщенной всему миру информации о том, что так долго хранилось под самым строжайшим секретом. Мисс Бохан была поражена еще больше. Секретность была настолько полной, что даже она, секретарь миссии Алсос, имела лишь самое неопределенное представление о том, зачем мы находились здесь. Только теперь она поняла, в какой организации работала. Всякие случаи из прошлого, которые в то время так и оставались для нее непонятными, теперь начали приобретать особый смысл. Она засыпала меня вопросами, и я далеко не на все смог ответить или из‑за секретности, или потому, что сам не знал.
Во всяком случае, теперь мне были понятны причины моей внезапной вынужденной эвакуации из Берлина. Мои военные «ангелы — хранители» в Вашингтоне опасались, что сведения о бомбе могут быть занесены русским «на моем хвосте». В Берлине тогда не существовало барьеров между русской и американской зонами. В Вашингтоне побаивались, что русские похитят меня и заставят выдать атомные секреты. Все это было очень лестно, но глупо. Ведь русские не могли бы заставить меня рассказать то, чего я не знал! Потребовались бы месяцы бюрократической волынки, прежде чем они вообще узнали бы, кто я такой, где нахожусь и как подойти ко мне.
Я без промедления вернулся в Берлин, и единственным русским, вступившим в контакт со мной, был солдат, спросивший, не продам ли я ему часы. Надо же было так случиться,'что мои часы остановились как раз в это самое утро и, таким образом, мое намерение легко «сделать» двести пятьдесят долларов лопнуло как мыльный пузырь!
j}; sjc 4-
Чего бы я очень хотел в ту ночь, когда ошеломленный мир впервые узнал об атомной бомбе, так это находиться в Англии среди интернированных немецких физиков. После того как мы передали их в руки военных в Париже, их многократно перевозили с места на место, пока, наконец, не разместили в одном имении милях в пятидесяти от Лондона. Обращались там с ними очень хорошо. Их хорошо кормили, они имели газеты, в их распоряжении были даже радио, пианино и теннисные корты. Всех их снабдили новой одеждой. Но вследствие секретности, окружавшей все, что имело отношение к атомной бомбе, их местопребывание держалось в секрете. Если бы коллеги спросили меня, где спрятан Гейзенберг или Ган, я бы не смог ответить, так как имел об этом самое смутное представление. Надо сказать, что неофициально меня информировали об условиях их жизни. Единственное, чем они были недовольны, так это особым ограничением по сравнению с обыкновенными военнопленными на право переписки с семьями.
