Федор Ефимович вышел за проходную и снова без внимания миновал скульптора Кнышко, который трудился на помосте, окутанный облаком мраморной пыли; попробуй разгляди в ней, что человек делает… Придя в свою комнату в Доме приезжих, Дробот раскрыл заднюю панель коррелятора, добыл оттуда резервуар со спиртом-ректификатом (нужном в приборе для промывки резонанса), налил полстакашка, выпил залпом, завалился на койку, закинул руки за голову. Ни черта здесь приборы не смогут. Только сами люди. Провалился опыт.
Было четырнадцать часов тридцать минут.
Григорий Иванович трудился в полную силу. Рабочий, отдавший свой пневмомолоток, ассистировал ему, как умел: принес жестянку с водой, чтобы скульптор мог охлаждать шпунт, успокоил бригадира, который, вернувшись с перерыва, поднял хай, что компрессор работает не по назначению; сгребал с мостков осколки мрамора. Непонятно, проникся ли он таким же, как и Кнышко, настроением или просто видел, что старается человек вовсю, отчего и не помочь!
А Григорий не замечал ни времени, ни того, что делалось вокруг. Он дрался с камнем за Лицо, за девчат-сборщиц, дрался умно и точно разя то лишнее, что скрывало почти видимые дорогие черты.
Рассадили… шапочки для стерильности… шептал он одними губами, меняя позиции и напрягая тело для ударов. Пропуска, конвейеры, режимы. А каждая Мона Лиза, каждая Мадонна, только не написанные! Каждая Ассоль и Наташа Ростова, леди Макбет или Катюша Маслова только не рассказанные, не воспетые!.. Они могли бы не хуже и любить в полную силу, и страдать, и жертвовать. Они не хуже!..
И этот шепот был как крик идущего в атаку.
После пневмомолотка он взялся за киянку, потом пошел в дело скарпель. Когда выделывал левую сторону Лица, щеку и скулу, движения замедлились. «Не так надо, не так, протестовал в нем опыт хорошо набившего руку гарпунщика, височная кость не так идет. И надбровие не по анатомии… а тем самым и не по жизненной правде!»
Григорий остановился, отошел к краю помоста: да нет, все верно! Лицо выражало мысль и неправильностями тоже. «К чертям эти черепа из учебников, унылое педантство!» Он вернулся к работе, уверенный, что делает верно, и получится хорошо.
Потому что выше правды Мысль… шепнул он, нанося осторожные и сильные удары по камню. Выше правды талант, сила его сила созидания!
И вышло хорошо весьма!
…Как раз кончилась смена. Работницы повалили из цехов, торопясь по делам, по домам. А другие шли к проходной на вечернюю. Но все останавливались у Лица, замолкали, смотрели. Новые, появлявшиеся с проходной или из ближних улиц с оживленными разговорами и смехом, тоже останавливались, смолкали, смотрели. Необычна была эта тишина.
