относятся прежде всею к тому детскому возрасту, точнее к концу ею, когда именно Ириней лично видел Флорина. Об этом говорит непосредственная связь предложений.
Но если мы обратим внимание на характер самих воспоминаний, то поймем, что св. отец не ограничивает их периода только детским возрастом, а простирает гораздо дальше. Такие отзывы его о Поликарпе, как: «Он пересказывал, что слышал от самовидцев о Господе, Его чудесах и (что важно) учении (περι τής διδασκαλίας)»; или: «Поликарп рассказывал все согласно с Писанием (άπήγγελλεν πάντα σύμφωνα ταΐς γραφαίς.. .)»[195] идр., указывают с необходимостью на сознательное и даже критическое усвоение им слов учителя, когда он мог судить уже, что согласно в учении Поликарпа с Писанием и что не согласно. С другой стороны, цель всего этого отрывка — обращение Флорина от ереси к православию, которого держался сам Ириней; весь тон его, постоянное переплетение воспоминаний, собственно, об учителе со своим именем и участием и, особенно, слова: «По милости Божией всегда сохраняю их (речи Поликарпа — апостольское предание) в свежей памяти[196] (собственно, “истинно”, “сознательно” —καιάειδιατηνχάριν τοΟ θεου γνησίως άναμαρυκώμαι)»[197] — все это свидетельствует, что св. отец считает себя хранителем апостольского предания, полученного им от Поликарпа. А это снова предполагает не только сознательное усвоение им речей учителя, но и продолжительное знакомство с ним, как мы уже доказывали выше.
Последнее подтверждается также глагольной формой, в какой передает Ириней свои воспоминания (imperfectum—όπήγγελλεν, ήκουον, — что признает и Гарнак),[198] — указывает на многократность тех случаев, когда он слушал или видел Поликарпа.
Таким образом, св. отец говорит в данном отрывке не только о конце своих детских лет, но, увлеченный воспоминаниями, переходит к более сознательному возрасту, т. е. тому же третьему, что — как мы установили — он имел в виду под πρώτη ήλικία в Contra haereses, III, 3, 4; другими словами, здесь он только расширяет в сравнении с III, 3,4 период своего знакомства с Поликарпом за счет детского возраста.
Вывод из этого во всяком случае получается такой, что мнение Гарнака о встрече св. отца с Флорином в 154 г. и рождении его в 142 г. не соответствует истине, потому что совершенно не оставляет места для сознательного усвоения Предания и продолжительного ученичества его у Поликарпа.
А суммируя все сказанное по поводу разбираемого отрывка, мы снова приходим к тому отрицательному заключению, что года рождения Иринея нельзя ни слишком приближать к началу II в. — как делают Цан, Грабе, Додвель, — ни слишком удалять от него — как Гарнак, Бивн, Циглер и др. Поэтому нужно взять необходимое здесь tertium, т. е. признать более правильным то мнение, которое занимает середину между крайними точками зрения. Это уже положительный вывод. Но в таком случае мы снова приходим к середине 20-х гг. II столетия, как именно средней дате (между 97 и 150 гг.) для определения времени рождения св. отца.
