– Как это вы так спокойны, Дея Торис? - сказал я. - Вам, вероятно, очень хочется вернуться к Соле, в вашу повозку.
– Нет, - прошептала она. - Я счастлива здесь. Я сама не понимаю, отчего мне всегда хорошо, когда вы, Джон Картер, находитесь подле меня. Тогда мне кажется, что я в безопасности и что о вами я скоро снова буду при дворе моего отца, почувствую объятия его мощных рук и слезы и поцелуи моей матери на моих щеках.
– Разве барсумцы целуются? - спросил я, когда она произнесла эти слова, как бы отвечая на свою мысль, а не на мои слова.
– Родные, братья, сестры, и - она добавила это слово задумчиво и тихо, - любовники.
– А у вас, Дея Торис, есть родные, и братья, и сестры?
– Да.
– А возлюбленный?
Она молчала, и я не решился повторить вопрос.
– Барсумцы, - произнесла она наконец, - никогда не задают прямых вопросов женщинам, за исключением матери или той, за которую они сражались и которую они добыли в бою.
– Но ведь я сражался… - тут я замолк и пожалел, что мне никто не отрезал при этом язык.
В то самое мгновение, как я умолк, она поднялась со своего места, скинула со своих плеч мои шелка, подала их мне и, не произнося ни слова, удалилась походкой королевы по направлению к своей повозке.
Я не посмел провожать ее, только глазами следил за нею и убедился, что она невредимой вернулась к себе, потом приказал Вуле сторожить ее и, глубоко огорченный, вернулся в собственную повозку. Несколько часов я мрачно просидел, скрестив ноги на своих шелках, погруженный в думы о том, как зло шутит судьба над бедными смертными.
Так вот она, любовь! Мне удалось избегнуть ее в течение всех тех долгих лет, когда я колесил по всем пяти материкам и окружающим их океанам: Вопреки красоте женщин и благоприятствовавшим мне случайностям, вопреки жившей в моей душе тоске по любви и постоянным поискам этой любви - мне суждено было полюбить, безумно и безнадежно, существо другого мира, с лицом, быть может, несколько схожим, но не одинаковым с моим лицом. Женщину, которая вылупилась из яйца, и чья жизнь длится добрую тысячу наших земных лет, у чьего народа странные привычки и обычаи, женщину, чьи помыслы, чьи удовольствия, понятия о чести, справедливости и несправедливости столь же отличны от моих понятий об этих вещах, как и от понятий зеленых марсиан.
Да, я был безумцем, но я был влюблен, и хотя испытывал величайшие муки, каким я когда-либо в жизни подвергался, я не хотел бы, чтобы это было иное, будь то за все богатство барсумцев. Такова любовь и таковы влюбленные - повсюду, где только знают любовь.
