— Чепуха, — сказала ее мать. — Он знает, что ты хочешь замуж.
— И не хочу оставлять тебя одну.
— Ракель, я не больна. И Наоми может обо мне позаботиться. Поезжай с отцом.
— Даниеля не было несколько месяцев, он только что вернулся. Жестоко с моей стороны так быстро покидать его.
— Дорогая, у вас впереди целая жизнь вместе, — сказала Юдифь. — И, пожалуйста, открой ворота. Если будем ждать, когда Ибрагим об этом подумает, наши гости уйдут.
— Хорошо, мама, — вызывающе ответила Ракель.
У ворот стояла высокая, стройная девушка в темном платье, густо закутанная в вуаль. Позади нее находилась скучающего вида служанка, вуаль которой по контрасту ненадежно держалась на темени воткнутой в узел волос булавкой.
— Привет, Ракель, — сказала закутанная девушка. — Я Бонафилья, дочь Аструха.
— Бонафилья, — сказала пораженная Ракель. — Добро пожаловать к нам. Очень рада тебя видеть. И пусть я буду первой в нашей семье, пожелавшей тебе большого счастья.
— Ты уже слышала, — прошептала Бонафилья, кошкой проскальзывая в открывшиеся ворота.
Юдифь отложила работу, поднялась и подошла прибавить свои добрые пожелания к пожеланиям дочери.
— Извини, пожалуйста, я ненадолго, Ракель не даст тебе скучать. Мне нужно сделать кое-что до возвращения мужа.
Ракель открыла рот, собираясь заговорить, но свирепый взгляд Юдифи пресек возражения, которые она могла бы сделать. Она пригласила гостью сесть на скамью под деревьями и села сама.
— Мама, не перетруждайся, — сказала Ракель. — Сейчас жарко. Мать не имеет понятия, когда ей нужно прекратить работу и отдохнуть, — добавила она в объяснение и стала ждать, когда Бонафилья заговорит.
Тишину нарушало только чириканье птиц на деревьях и мурчание Фелиу, кошки, запрыгнувшей Ракели на колени.
— Волнуешься? — спросила наконец Ракель. — Я сперва очень волновалась и слегка нервничала.
— Мне страшно.
Эти слова были еле слышны из-под густой вуали.
— Бонафилья, убери вуаль, — сказала Ракель. — Пожалуйста. Как мне с тобой разговаривать, не видя тебя и не слыша? И тебе, должно быть, очень жарко.
Девушка сняла верхнюю вуаль, полностью покрывавшую ее от головы до бедер, и положила на скамью. Под ней была другая, закрывающая волосы и часть лица.
— Почему ты стала так укрываться?
— Не люблю, когда незнакомые пялятся на меня.
— В гетто? Но ведь тебя здесь все знают, — сказала Ракель.
— Все равно пялятся, будто со мной что-то очень неладное, — прошептала она.
— Глупости, Бонафилья. Уверяю, здесь на тебя никто не будет таращиться.
