Выслушав перевод, Михальский напрягся.
— Видите ли, господа, — спокойно ответил он, — это не было убийством в прямом смысле слова.
— То есть как? — вскинулся штурмбанфюрер.
— Это кровная месть, — обстоятельно объяснил Михальский. — Тут такой обычай, еще с дедов — прадедов. Особенно если дело касается женщины и чести рода… А двое солдат во главе с офицером подались к сестрам-красавицам Даухановым. Одну из них попытались изнасиловать тут же, на глазах у старика Дауханова. Тот стал защищать ее, и его проткнули штыком. Сестер обесчестили. Они наложили на себя руки — повесились… Их мужья — Тамирбулат и Димитр — отомстили по обычаю: за три жизни — три жизни. Воспользовались кинжалами. Видите ли, господа, эти кинжалы носят тут испокон веков…
Красочный ответ господина Михальского вызвал неожиданную реакцию ттурмбанфюрера. Эсэсовец, насмешливо поглядывая на Лихана Даурова, обратился к Кристине:
— Фрейлейн Бергер, у вас есть муж, брат или нареченный?
— Нет, я одинока, — ответила она.
— Жаль, а то он имел бы основание, согласно местному обычаю, зарезать нашего бургомистра… Невелика была бы потеря!.. Мне доложили, что убийц задержали на месте преступления. Спросите Михальского, где они?
Ночью проводил допрос сам начальник полиции
Курбанов. Сначала он взял «на проработку» Тамирбулата.
— Как зовут?
— Тамирбулат Дзбоев.
— Твой кинжал?
— Это булат моего рода.
— Ты убил?
— Я отомстил. Разве могут ходить по земле такие шакалы?
— Ты мне не крути мозги, Дзбоев! Отвечай: как очутился в городе? Где прятался до этого? У кого? Ты пошел с красными — я знаю. Как ты оказался здесь? Кто тебя послал?
— Человеческое достоинство!
— Отвечай. Даю на размышление три минуты. — Курбанов вытянул пистолет. — Выбирай: жизнь или смерть!
Крепко связанный Тамирбулат не проронил ни слова. Обжигал Курбанова взглядом, полным презрения и ненависти. Тот не выдержал и ударил Тамирбулата рукояткой пистолета меж глаз. Дзбоев без звука упал на пол.
Допрос Димитра длился еще меньше.
— Почему убил? — спросил Курбанов.
— Тебе не понять. Ведь ты, гад, положишь под вонючего фашиста даже родную мать!
И второй окровавленный горец упал на пол, на котором чернела кровь.
В ту же ночь Курбанов похвалялся Михальскому:
— Утром обоих сам расстреляю, отведу за скалы.
— А немцы? — спросил Михальский.
— Что немцы? Оскорбили‑то меня!
На всякий случай он захватил с собой еще двоих полицаев. Когда зашли за скалы, на них неслышно напали горцы. Дедовский булат тут каждый носит испокон веков… Управились без выстрела. В управе спохватились слишком поздно. Нашли трех убитых. Оружия при них не было… Но лучше об этом происшествии молчать!
