Но сейчас, зная все, я слышу в нем музыку. Голос его брата прячется где-то внутри ее. И грохот летящих камней не может до конца заглушить его мягкий тембр. И хотя слова — по крайней мере, те, что я слышу, — не трогают меня, сам голос легко входит в контакт со мной, даже теперь, из могилы.
Фрэнк немного уменьшает громкость, затем неуклюже поднимается на ноги.
Он все еще смотрит на меня, ему хочется, чтобы я почувствовала то, что я уже и так чувствую.
— Рад… — он останавливается, слыша, как прерывается его голос. — Я рад, что тебе понравилось.
— Очень понравилось, — говорю ему. — Он был очень талантливым, твой брат.
В воздухе еще висит неловкость, но между нами появилась и какая-то близость. Как будто, проиграв мне эту пленку, он дал выход своему горю, которое жадно лелеял в себе. Впервые за одиннадцать месяцев Фрэнк смог перед кем-то открыть душу.
— Ему… как раз должны были предложить записать свои песни, — говорит он. — К ним на тусовку, в Ноттингем, приезжал человек из звукозаписывающей компании.
Фрэнк поднимает глаза к потолку, и дыхание у него прерывается.
Я встаю. Не знаю почему, но мне кажется, что сейчас надо это сделать.
Песня кончается, и мы остаемся наедине с шипящей пленкой. Я опять смотрю в глаза Фрэнка — они все еще печальные, но и сухие.
Опять наступает момент, когда мне хочется его обнять. Вид этого мужчины, возвышающегося надо мной, как гора, бородатого, тридцатилетнего мужчины, ставшего внезапно таким незащищенным, пробуждает во мне необычное чувство. Я не могу объяснить какое.
Я пододвигаюсь к нему. И мы обнимаемся.
Его руки крепко обхватывают меня; он не в состоянии больше сдерживать слезы.
— Мне его не хватает, — говорит он.
— Я понимаю.
— Мне так его не хватает.
На следующий день, когда начинает темнеть, мне опять становится страшно. В голову лезут мысли, что Эдам может вернуться. Я иду вниз, но Фрэнка нет дома. И я вспоминаю, что он говорил о том, что ходит работать в университетскую библиотеку.
Чтобы как-то отвлечься от своих мыслей, я звоню Элис. Не самое лучшее, что можно сделать в этой ситуации. Я хочу сказать, что звонить Элис для того, чтобы снять страх, это все равно что для повышения интеллектуального уровня войти в интернетовский чат, или чтобы уснуть, поставить диск Эминема.
Я рассказываю ей о том, что произошло у меня с Эдамом.
— Но сейчас с тобой все хорошо? — спрашивает Элис, и в ее голосе столько сочувствия, что мне хочется плакать.
— Да, теперь все в порядке.
