Мне хочется запечатать это чувство в бутылку. Хранить его, оставить про запас на черный день. Но даже черные дни сейчас уже не такие черные, как раньше. Они как задник декорации следующих один за другим видеоклипов для массового зрителя — с «карпентерами», или с секс-бомбой Систер Следж, или с этим смехачом Фрэнки — вероятно, последнее подходит лучше всего.
Ведь мир можно видеть с разных точек зрения. И с одной из них мне кажется, что Фрэнк может быть не просто хорошим другом. В мире все взаимосвязано. Деревья, дороги, машины, здания — они такие же части друг друга, как губы и глаза — части одного лица. Я вижу красоту во всем. Мир вокруг принарядился и подкрасился.
И вечером, накануне свадьбы, Фрэнк говорит, что и он заметил это. Ну, насчет мира и видеофильма.
— Птицы постоянно прилетают непонятно откуда, — говорит он, — каждый раз, когда ты рядом.
Я нервно смеюсь, а потом вижу, что лицо Фрэнка очень близко. Я смотрю в его глаза и пугаюсь. Пугаюсь того, как легко смогу его полюбить.
— Почему ты все это делаешь? — спрашиваю я.
— Потому, что ты мне небезразлична. И думаю, никогда не будешь безразлична.
То, что кто-то может говорить такое мне, кажется необычным.
— Не делай этого, не надо.
— Нет, надо.
Но вместо того чтобы потянуться к моим губам, его губы легонько целуют меня в лоб.
— Ладно, — говорит он. — Нам, наверное, надо лечь пораньше. Завтра у нас большой день.
В начале нашей длинной поездки на поезде в Сассекс (дальше, до маленькой деревушки, где моя сестра будет венчаться, Фрэнк возьмет машину), видно, что он не в своей тарелке. Сначала я думаю, что это нервы. Что он нервничает из-за той лжи, что ожидает его.
Но когда я разговариваю по телефону с мамой (которая была у дверей Хоуп уже в семь утра, всю ночь проведя в автомобиле), я понимаю, что его беспокоит что-то другое.
Сказав маме, в какой именно точке сети железных дорог Британии мы сейчас находимся, и отложив телефон в сторону, я спрашиваю Фрэнка: с тобой все в порядке?
— Да, — говорит он.
— Ты это из-за сегодняшнего? Нервничаешь?
— Просто думаю, когда все это закончится.
— Закончится?
— Ну, после сегодняшнего. Будут ведь и другие ситуации, когда ты станешь врать матери об Эдаме. Тогда что?
Вопрос по существу. Ведь не может же Фрэнк все время играть роль Эдама.
— Что ты имеешь в виду? Мне сказать маме правду? Что ты просто мой товарищ?
Он ничего не отвечает. Прижимается лицом к стеклу. Мы проезжаем маленькую станцию так быстро, что прочитать ее название невозможно.
