— А, — произносит тощая задница номер один, морща нос. — Как мило.
Черт-те что! Лги не лги, на тебя все равно смотрят свысока. Сестра все еще не вернулась, а я уже не могу выдержать с ними ни секунды дольше, поэтому и я иду в уборную.
Захожу в кабинку рядом с единственной запертой. Предполагаю, что сестра в ней, но на всякий случай ничего не говорю. Сижу в своей, не в силах выдавить ни капли, просто убиваю время.
Раздается звук. Хлюпающий. Это плачет моя сестра.
Прочистив нос и уняв слезы, она дергает за цепочку спуска и выходит из кабинки. Я выхожу из своей.
Увидев меня, она удивляется.
— Привет, — говорит она. Лицо у нее бледное.
— Привет, — говорю я в ответ, не зная, что еще сказать. В конце концов, это ее девичник. И мне не хочется его портить. Я вижу, что она плакала, и теперь хочет что-то сказать.
— Я чувствую себя так странно, — говорит она. — Наверное, это нервы, перед свадьбой.
— Ну конечно, — говорю я. — Родная ты моя.
Она делает глубокий вдох. Но ничего не говорит, потому что начинает плакать.
— Эй, — говорю я, обвивая ее руками. — Эй, ведь все в порядке. Все в порядке, — нас подозрительно разглядывает какая-то шикарная парижанка, проходящая мимо.
— Нет, — говорит Хоуп. — Ничего не в порядке. Все в беспорядке. Я знаю, ты думаешь, что у меня есть все, чего можно достичь, но чувствую я себя ужасно. Жирной и страшной.
— Жирной?! Да грабли и те толще!
Она улыбается сквозь слезы. Улыбкой, которая говорит: «Ты хочешь меня утешить, но ты всего не знаешь».
— Здесь не так, как в реальном мире. Знаешь, меня ведь окружают не настоящие люди. Вокруг меня эти, насекомые, кровососы, — она машет в сторону стены, за которой где-то там находится стол с тощими задницами. — Все это еще то удовольствие. Мне сказали, что, если я хочу сняться в следующем видео по йоге, мне надо сбросить по крайней мере пять фунтов. А Джейми…
— Что Джейми?
— Джейми говорит, что мне не надо их слушать.
— Ну что, Джейми прав. Тебе совершенно не нужно ничего сбрасывать, — я говорю это и понимаю, что мои слова, слова «настоящего человека», ничего для нее не значат.
— Никому не говори, ладно?
— Конечно.
— И маме не говори, хорошо?
— Не скажу.
— И никому сегодня не говори.
— Не скажу. Конечно же не скажу.
Она смотрит на меня — я никогда не видела ее глаза такими беспомощными. Меня мучает вопрос, что же все-таки с ней случилось. Я понимаю, что все, из-за чего я ей завидовала — ее внешность, деньги, карьера, личная жизнь, — все это ничего ей не дало. В ее жизни все еще менее определенно, чем когда ей было пятнадцать.
