Мы выстояли, несмотря ни на что.
Он выстоял.
Не знаю, как ему это удалось, но он справился. Честно говоря, какое-то время Фрэнку пришлось нелегко. Мама задавала ему вопросы о работе адвоката.
А потом сказала, что приглашает нас поехать выпить. И мы поехали с ней выпить. И она спрашивала, что бы Фрэнк хотел выпить, и это был из всех вопросов вопрос. Это было, как если бы ради бутылки пива ему пришлось предать родного брата или что-то вроде этого. В его глазах, заметавшихся по перевернутым бутылкам из-под спиртного, разбросанным по всему бару, мелькнула паника.
— Я бы… э… выпил…
Я молюсь про себя: «Не говори «водки». Не говори «водки». Не говори «водки».
— Минеральной воды, — наконец выдавливает он из себя. И чтобы мама не подумала, что он не умеет радоваться жизни, добавляет: — Газированной.
Я улыбаюсь ему. Он улыбается мне. И где-нибудь в Антарктике тает айсберг.
— Спасибо тебе, — говорю я ему, когда мама везет нас домой. — Ты меня спас.
— Да нет, — отвечает он. — Давай уточним. Это ты меня спасла. А я только возвращаю долг.
— Ты уже один раз возвратил, — напоминаю я ему. — Позавчера, помнишь? С Эдамом.
— Ну и что, — пожимает он плечами. — Давай считать, что ты мне должна одно спасение.
— Но ты сбрил бороду! Купил новую рубашку!
— Ладно, ладно, — говорит он, поднимая руку, — я сбрил бороду, но рубашка-то у меня была, я ношу не только джемперы и футболки.
— Хорошо. Но все-таки то, что ты сделал, для меня очень важно.
— Иногда бывает важно произвести хорошее впечатление, — произносит он хмуро, — на родителей.
Я киваю:
— С этим не поспоришь.
Но все же я не понимаю. Не понимаю, почему он это сделал. Я хочу сказать, ему-то что до того, что я врала матери о своем бойфренде? Это ведь целиком моя глупость, так ведь? Это не причина, чтоб полностью меняться и знакомиться с матерью девушки, которая вовсе и не твоя.
— Как там у тебя с работой? — спрашивает меня Фрэнк.
— Да никак, — отвечаю. — Но это ничего. Я на будущей неделе вплотную займусь поисками.
Он кивает головой.
— Ты обязательно найдешь работу.
— Конечно.
И тут он рассказывает мне еще кое-что о своем брате. И о больнице. О том, что случилось, когда он оттуда вышел.
— Я хотел напиться. До бесчувствия, — говорит он.
Я киваю и говорю:
— Я тебя понимаю, потому что и в самом деле понимаю. Когда умер папа, за один вечер весь мир переменился, и я это очень остро чувствовала. Тогда я просыпалась среди ночи, и мне хотелось кричать, чтобы не думать. Мне казалось, что я схожу с ума — жуткие образы, будто из фильмов ужасов, проносились в моей голове. И думаю, что и в самом деле я могла сойти с ума, если бы не мама — кому-то из нас надо было держать себя в руках.
