Пока Хельга на следующий день в воскресенье ехала домой, я принялся за анализ нашей ситуации. Контакт с Федеральной разведывательной службой состоялся, по — видимому, без проблем. У нас была двусторонняя связь, с Запада на Восток по радио и с Востока на Запад посредством писем на условный адрес. БНД обещала период примерно в один год вплоть до нашего вывоза из ГДР. До тех пор я должен был продемонстрировать им свои возможности поставки информации и в определенной мере их доказать. Установление связи в форме личных контактов не было предусмотрено. Самый главный принцип сотрудничества: безопасность. Однако они приступили к делу слишком уж осторожно, подумалось мне. Они ведь получают то, что является наивысшей мечтой каждой разведслужбы, агента в самом внутреннем кругу в центральном аппарате противника, как бы преподнесенного им на блюде, и они даже не предпринимают попытку добиться из этого большего. Ведь можно было бы целенаправленно выведать определенные вещи, но они, похоже, интересовались только раскрытием агентов Штази на Западе. Я должен был им выдать их как можно быстрее.
Однако в своем ответном письме я сообщил им, что они получат эти имена только после моего перехода. Это было простой самозащитой, так как если они таким путем получат уже все сразу, зачем им тогда нас вытаскивать? Кроме того, БНД в любом случае инициировала бы соответствующие расследования, чтобы проверить мои указания, или, еще хуже, передала бы мои данные в Федеральное ведомство по охране конституции. Это означало бы огромную опасность для Хельги и для меня, так как, с одной стороны, агенты МГБ могли заметить соответствующие действия и сообщить на следующей встрече о своих подозрениях своим «кураторам», что повлекло бы за собой обязательное расследование у нас в министерстве, или же в ведомстве по охране конституции мог сидеть «крот» — агент ГДР, который сообщил бы на Восток о разработке моих НС западными службами контрразведки. Этот риск был просто слишком велик, из‑за чего я сначала не называл никаких имен, но зато информировал о внутренних вещах, которые мог знать только человек на моей должности, например, о новейшей структуре Главного управления разведки и именах соответствующих начальников отделов. Для начала это должно было их удовлетворить.
Мой анализ обнаружил еще одну проблему. От получения радиограммы до окончания написания ответного письма требовалось от трех до четырех часов высококонцентрированной работы, причем, насколько возможно, в спокойной обстановке. Однако у меня не было так много свободного времени. Мой нормальный рабочий день как офицера ГУР и так насчитывал от десяти до двенадцати часов. Добавьте к этому многочисленные командировки по всей ГДР для встреч с моими НС. Кроме того, мне необходимо было думать и о моей семье. В начале года родился наш второй ребенок, сын Андреас. Поддерживать без перерывов и ошибок контакт с БНД можно было только в том случае, если бы я смог приобщить Хельгу к получению радиограмм и отправке корреспонденции. У нее было относительно много свободных дней, потому что в отеле она работала посменно и по выходным. Тогда ей пришлось бы для каждой новой отправки приезжать в Берлин.
