Уже сидя в машине, прозвонились на дачу. Алена сообщила, что у них все хорошо. То, что выгребли дома из холодильника, дома же и забыли. Эта патология у нас носит хронический характер… Долго искали «рыжего». Пару часов назад поиски увенчались успехом. «Рыжим» единогласно избрали меня. Я же за отсутствием не могла представить сколько-нибудь убедительных доводов «против». Поделили последнюю горбушку хлеба. Папик лег спать, велев не будить. Я приеду – сам встанет. На запах. Славка, не дождавшись бабушкиной «каши из топора», озверел и вышел в люди. До сих пор там и сидит – у Лешки, бутербродами объедается. А вообще следует поторопиться. Бабушка сделала замечательные блинчики с капустой…
На этом у меня села батарейка.
– Наталья! Мне надо домой, – развернулась я к подруге. – Мои опять котомку с продуктами забыли.
Наташка молча развернулась в сторону дома, благо ехать недалеко.
Наверх поднялись вместе. Наташкина сумка по-прежнему болталась у нее на шее. Мне так и виделся внутри белый плотный конверт. Пытаясь открыть входную дверь, я дважды уронила ключи. Они никак не хотели открывать замок. И не мудрено. Ключи были от работы.
Пока рылась в сумке в поисках нужных, Наташка действовала на нервы своими тяжкими вздохами и закатыванием глаз к потолку. Там, кстати, одна лампа перегорела. Надо позвонить электрику… Бедный Вовка! Не может он быть убийцей.
Войдя наконец в квартиру, включила свет и первым делом поставила на подзарядку мобильник. Затем мы пошли на кухню, не удосужившись даже сесть, достали конверт и вскрыли его. Но участвовать в совместном прочтении послания Наташка отказалась, заметив, что не имеет на это права. Письмо адресовано лично мне.
Спорить я не стала. Просто зачитала письмо вслух, буквально через строчку, ожидая наткнуться на страшные факты, требовавшие обстановки сверхсекретности. Их не было. Это нуждалось в осмыслении.
И тогда мы с Наташкой уселись поудобнее, и уже она, не выпендриваясь, занялась прочтением написанного от руки послания вслух. Начиналось письмо с «Милой Иринки». Дальше шла несущественная фраза, содержащая слова сожаления, что судьба развела его со мной. И более существенная – о том, что она, хотя и поздно, но постаралась исправить свою ошибку. При первом, торопливом, прочтении я через эту фразу перескочила.
– Что он имеет в виду? – спросила у меня Наташка таким тоном, будто Вовка писал под мою диктовку. – Может, надеется остаться тебе добрым другом? Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной за исключением тех случаев, когда они испытывают друг к другу легкую неприязнь или чувство опять же легкого раздражения. Вот как у меня к твоему Димке… Та-а-ак! Дальше он пишет, что у него очень мало времени и просит извинить за возможную сумбурность письма. Это все ненужная лирика. Времени мало, а отвлекается на такие мелочи… О! Вот оно! «Скорее всего, мне будет предъявлено обвинение в организации убийства Майи и Михаила. Меня должны арестовать. Допустить этого не могу. Очень прошу поверить: я никого не убивал, меня кто-то ловко подставил. Самое ужасное, что сегодня похоронил Майю. Проводить Михаила уже не получится. Эти двое близких мне людей заплатили своей жизнью в угоду чьему-то безумному плану. Момента страшнее в моей жизни не было. Теперь о главном: моя дочь должна прилететь…» Слушай, она завтра в восемь вечера прилетает! Вот тут указан номер рейса… Блин! Ты по диагонали, что ли, читала?! Он пишет, что не уверен в ее безопасности, и о возвращении ребенка не знает никто, кроме Петра Василича. С некоторых пор твой школьный товарищ перестал доверять всему своему прежнему окружению… Вот же она, эта самая тайна, – из-за нее все наши гонки по Москве! Блин! Я же без документов, а? Что-то все перепуталось… Так! Еще раз вернемся к дочери… Он настоятельно просит тебя встретить ее, но чтобы ни одна живая душа не знала… Интересно, что ж мне, живой душе, теперь помереть раньше срока?… Зовут ее Вика, ей пятнадцать лет… Почему пятнадцать?… Наверное, поздно женился. Хотя нет, что-то у меня с арифметикой! Так-так-так… Ничего не говорить о смерти Майи… Ну это понятно… Естественно, она самый лучший ребенок в мире!.. Фи-ига себе!.. – Наташка опустила руки с письмом на колени и с чувством великой жалости посмотрела на меня. Я невольно забеспокоилась и заерзала на месте. – Вику оставлять у себя нельзя. Ее требуется переправить на историческую родину нашего летчика. К его жене и детям – до кучи. Только там она может считаться в безопасности при условии, что об этом никто не будет знать… Вынуждена внести поправку – никто, кроме меня. – Подруга снова уставилась в письмо и, глотая слова, забубнила что-то нечленораздельное…
