— Разве ты не оставишь слуги своему сыну, хан?
Монгур недобро усмехнулся:
— К чему? Бахадур сам может позаботиться о себе. Пускай теперь ему служат ваши люди.
Но тут ему в голову пришла мысль, что он может выдать себя, не попрощавшись с Сирин. Он спешился, бросил повод Кицаку и подошел к дочери. С неприятным удивлением хан обнаружил, что ему приходится смотреть на девчонку снизу вверх.
— Что бы ни случилось, сын мой, помни: ты живешь во имя своего народа! — произнес он торжественно.
Сирин покорно кивнула, стараясь сглотнуть комок в горле и унять сердце, трепещущее в груди как птичка.
— Я не посрамлю чести нашего народа, отец!
Ее голос срывался и дрожал, и Монгур был доволен:
— Я знаю. Да хранит тебя Аллах, сын мой!
Разыгранная сцена должна была поразить русских, Монгур был в этом уверен. Довольный, он вспрыгнул на лошадь и едва сдержался, чтобы тут же не пустить ее галопом.
— За мной! — раздался его отрывистый приказ.
Сирин глядела вслед воинам своего племени, которые один за другим выезжали из крепости, — теперь она была одинока, как только может быть одинок человек в голой степи. Казалось, земля качнулась под ногами, и она испуганно оглянулась, ища Сергея Тарлова, которому передал ее русский по имени Ваня.
Он беседовал с полковником, не обращая никакого внимания на юного татарина. Затем он окликнул Ваню и приказал:
— Отведи татарина к другим заложникам!
С этими словами он отвернулся и направился к комендатуре вместе с полковником и другими офицерами.
Из грубо сделанного шкафа, который вместе со стульями и столом составлял всю обстановку комнаты, полковник достал папку, повернувшись к иконам, он положил на грудь крестное знамение, а затем обратился к офицерам:
— Вчера пришел приказ, он касается многих из вас, господа. Думаю, он будет последним, который вы получите от меня. — В голосе полковника печаль мешалась с облегчением. С войной на западе нельзя было не считаться — царю требовался каждый, способный держать в руках оружие, и прежде всего офицеры. Побывавшие в сражениях, знакомые с горьким запахом порохового дыма, они не дрогнут и не прикажут трубить отступление, едва завидев вдали чужое знамя. Приказано было отправить офицеров, заместителя коменданта и обоих поручиков, служивших под началом Мендарчука уже немало лет.
Мысли эти нагнали на полковника меланхолию, молодые же офицеры, напротив, оживились. Кирилин был просто счастлив, ему давно уже не терпелось вернуться в столицу, где только и можно было сделать карьеру. Сергей же до сих пор считал позорным свое бесславное отступление под Нарвой, а потому всей душой стремился сойтись со шведами в бою еще раз. По обычаю, прежде чем полковник зачитает приказ, положено было поднять рюмки.
