И мы чувствуем: ткань души не омертвела она усложнилась, волокна ее стали тоньше и еще чувствительнее (и не от этого ли защитный порыв в глубь, чтобы труднее было поранить или пораниться самой?).
Кстати, было время, когда нервная и напряженная жизнь угадывалась за маской аристократического безразличия, как видим мы это на многих старинных портретах, — сегодня она порой угадывается за маской банальности, закрывающей, защищающей то, что особенно нуждается в защите.
О любой эпохе можно судить по письмам ее современников. Недаром историки часто жалеют о том, что утрачены эти живые, непосредственные свидетельства человеческих отношений нравов, обычаев…
Несколько лет назад в «Известиях» был напечатан мой очерк «Георгины». В нем рассказывалось о судьбе Шарлотты Ивановны Петрусевич. Ее муж Геннадий Иванович был человеком талантливой, широкой души; бывший конармеец, строитель железой дорог, он увлекался созданием новых сортов георгинов, Они украсили землю на севере и на юге, Шарлотта Ивановна мужественно делила с ним неспокойную жизнь — труд, мечты и странствия. Когда он умер, она сама создала удивительный георгин — в его соцветии горят краски вечернего неба — и назвала его «Воспоминание о Петрусевиче».
После опубликования очерка Шарлотта Ивановна получила около двухсот писем — из Карелии, Закарпатья, Киргизии, Якутии… Порой на конвертах мелькали названия вовсе незнакомых ей маленьких городов — Хуст, Бобрка, Усть-Кут — и песенные имена деревень — Веселые Звоны, Ключи, Белые Камни…
Вот несколько из этих писем:
«Глубокоуважаемая Шарлотта Ивановна, друг нашего друга! Не удивляйтесь этому обращению. Я все сейчас объясню. Нас осталось в живых трое: я и Дунканы — Мария и Петр. В день моего рождения мы собрались у меня по традиции и Петр с восторгом развернул передо мной газету: „Читай, Анна!“ Я увидела название „Георгины“ и подумала, что он отложил этот номер ради моей любви к саду. „Нет, ты читай сейчас“, — сказал он. Я стала читать, у меня захватило дыхание. Я узнала, хотя и поздно, о нашем незабвенном друге Геннадии Ивановиче Петрусевиче.
Пятеро нас было неразлучных в конармии Буденного: Геннадий Иванович, я с мужем и Дунканы — Мария и Петр. Душой этого содружества был Ваш муж. Мне воспоминание о нем особенно дорого. Он спас мне жизнь.
Весной мы переезжали Донец. Лед уже был ненадежен, передние переехали, а моя лошадь стала тонуть. Я ухватилась за кромку льда, закричала. Геннадий Иванович соскочил с седла, кинулся в ледяную полынью, вытащил меня. Мокрые, на его коне помчались мы догонять нашу часть. Меня назвали его крестницей.
