Мода (а мы еще вернемся в нашем повествовании к этой старой и властной особе) овеществила почерневшие за века отражения вечно живого человеческого духа. Явления высокого искусства, в чем убедились мы, могут стать вещью в самом бездуховном понимании слова: данью той же моде, формой капиталовложения, объектом купли-продажи.
Может стать вещью и слово — то неисчерпаемо великое и живое, в чем воплощено богатство человеческого мира, то могущественное, что Маяковский называл «полководцем человечьей силы».
Был, помню, у нас в литературном объединении «Строитель» сорокалетний прораб Степан Соловьев. Лирические стихи, господствовавшие вечерами на наших занятиях, он выслушивал с едким выражением подвижного, не по летам морщинистого лица, на котором явственно было написано чапаевское «наплевать и забыть», затем читал что-нибудь на редкость конкретное и беспощадное — о простоях механизмов или о рухнувшем по вине монтажников перекрытии, и прицельные эти ямбы часто становились фольклором стройки. Особенно Соловьев славился умением рифмовать фамилии руководящих работников треста, различных СМУ и СУ с наименованиями материалов, которых недоставало по их вине, или видов непомерно затянувшихся работ. О занятной этой подробности я упоминаю лишь затем, чтобы показать: сатирик-прораб отнюдь не был лукавым царедворцем.
И вот он-то, Степан Соловьев, и дал мне однажды урок тончайшей дипломатии…
Было это на общестроительном собрании; мы сидели рядом, и он с тихой яростью рассказывал мне шепотом об утреннем ЧП: монтажники, наверное, с похмелья перепутали типы панелей и чуть не завалили этаж, а начальник СМУ, который при сем волею судеб оказался, лишь печально покачал головой, сел в машину и умчался, хотя доля вины лежала и на нем: нужных панелей вообще в то утро не было, «запутались» в ненужных. «Да, — нашептывал мне в ухо Соловьев, — быстро умчался, выполнил заповедь: отойди от зла и совершишь благо». Тут назвали со сцены фамилию Соловьева, и мой сосед по-мальчишески легко побежал к трибуне… Когда же он кончил под аплодисменты и, радостно возбужденный уселся рядом, я полюбопытствовал, почему он в речи не затронул монтажников. «С трибуны?! Да ты что? Я их покритикую — они завтра же со стройки уйдут. С кем буду работать?» — «Ну, а о начальнике-то СМУ можно было ведь…» — «Он меня уйдет послезавтра. А мне некстати сейчас…»
