Дневной жар ослабевал, они под ручку прогуливались по крыше, и влажный ветерок подхватывал их голоса — то звонкие, то тихие, а сладкие переливы арфы доньи Леоноры возносились в ночное небо. Подруги обсуждали все на свете, кроме того, что скрывалось за их кажущейся близостью. После свадьбы Ана не приходила к Элене по ночам. Она вышла за Рамона, но, вразрез с планом девушек, Иносенте до сих пор не сделал предложения Элене.
За несколько дней до отплытия Аны с Рамоном на плантацию Элена постучала в дверь подруги. Она заглянула в комнату, с пылающими щеками, словно ожидая застать супругов в постели. Ана была в спальне с горничной, которая собирала на поднос посуду.
— Он уже ушел? — спросила Элена.
— Да, они оба отправились на встречу со своим поверенным.
Горничная пододвинула кресло для Элены поближе к кровати, где Ана разложила несколько жестких нижних юбок, шелковые корсажи с парными юбками, изящные шевровые туфельки и тонкие кружевные перчатки и мантильи.
— Надо было оставить все это в Севилье. Там, куда я еду, носить подобные наряды точно не придется.
Элена провела пальцем по светло-голубому корсажу из тафты:
— Какие маленькие вещички! Похожи на кукольную одежду.
— Если бы ты не была выше меня, я отдала бы их тебе, — сказала Ана.
— Ты говоришь так, словно не собираешься возвращаться, — заметила Элена.
— Ну, маловероятно, что мы будем приезжать в город так часто, как нам хотелось бы. Рамон выяснил, что дороги между Сан-Хуаном и гасиендой Лос-Хемелос непроходимы в течение полугода.
— Лос-Хемелос?
— Да, они ведь близнецы, поэтому так и решили назвать плантацию[3].
— Понятно, — выговорила Элена, с трудом сдерживая рыдания.
Ана показала горничной на дверь, и та покинула комнату, бесшумно ступая босыми ногами.
Элена встала и схватилась за спинку кресла, как будто боялась упасть. Глаза девушки наполнились влагой, а дыхание почти остановилось, пока она старалась совладать с собой.
— Иносенте сообщил донье Леоноре, что… — Рыдания заглушили ее слова.
Ана обвила руками талию подруги, и Элена склонила голову ей на плечо.
— Я знаю, мне очень жаль… — Ана повернулась, чтобы поцеловать Элену.
Та вскинула подбородок:
— Знаешь? — Она была по меньшей мере на голову выше Аны и смотрела на нее словно мать, которая обнаружила проказы дочери.
— Я хочу сказать, что знаю, как это больно, — поправилась Ана, чувствуя себя нашкодившим ребенком.
— Что больно? — Элена смахнула слезы со щек, будто собираясь с силами.
