— За океаном ты будешь скучать по ней. И по отцу. И по дому.
— Нет, я не буду скучать так сильно, как ты думаешь. Я тосковала бы гораздо больше, если бы осталась здесь.
— Ана!
— Чему ты удивляешься? Ты же знаешь, мы никогда не были близки.
— Это твои родители!
— Они глупы. Их заботит только то, какое впечатление они производят на соседей своим именем и положением в обществе.
— Естественно, они заслуженно гордятся таким именем и подвигами предков.
— Но сами-то они ничего не сделали! — возразила Ана. — У них нет собственных заслуг. Они ничего не добились, ничего не создали, ничего не придумали. Они исчезнут, не оставив никакого следа. У них нет ничего стоящего, кроме имени, которое им досталось просто так.
— Ты слишком сурова.
Ана свернула вышитую наволочку и положила на стопку салфеток.
— Я не хочу быть такой, как они. Я больше похожа на своих предков из семей Ларрагойти и Кубильяс, чьи портреты висят на стенах. На тех, кто стремился в будущее, а не на тех, кто смотрит лишь в прошлое.
Элена переложила наволочку в другую стопку, к остальным наволочкам.
— Не всякому комфортно, когда нет уверенности в том, что произойдет дальше, Ана.
— Но как узнать, на что ты способен, если не пытаться сделать хотя бы шаг вперед?
— Некоторые люди, вроде твоих родителей или меня, страшатся испытаний. Мы счастливы, когда живем тихо и в привычной уютной обстановке.
— Только не я. — Ана закрыла сундук. — Я и не мечтаю о комфорте или счастливой жизни, если уж на то пошло.
— Как ты можешь не хотеть счастья?
— Я не сказала, что не хочу. Я не рассчитываю. В тот день и в ту ночь, когда по приказу монахинь я лежала лицом вниз на холодном каменном полу, я поняла: за счастье надо платить. Вот почему я не рассчитываю на долгую счастливую жизнь. Я бы предпочла, чтобы время от времени судьба дарила мне прекрасные мгновения и напоминала о возможности счастья, даже если потом придется за него платить.
— Думаю, ты гораздо прагматичнее, чем я.
Ана наклонилась и поцеловала Элену:
— Я счастлива, когда я с тобой!
— Это доставляет счастье нам обеим!
Ана вышла за Рамона в субботу 3 августа 1844 года, спустя неделю после своего восемнадцатого дня рождения. На церемонии присутствовали только члены семей, Элена выступала в роли подружки невесты, а Иносенте — в роли шафера. Увидев, что дочь стала женой, Хесуса превратилась в мать, которой никогда не была. Сначала она проплакала всю мессу в Катедраль-де-Севилья, потом рыдала на приеме в их доме, и напрасно Густаво умолял ее держать себя в руках.
