— Наша связь закончилась, — сказала она.
— Почему?
— Я ему не игрушка, эдакий легкий флирт на отдыхе… Кристиан хотел сохранить нас обеих, понимаете?.. У него не хватало смелости выбрать. Он явно хотел, чтобы вместо него этот выбор сделала я.
— Как раз в это утро и…
— Да, и произошло объяснение.
Хотя она делала над собой усилие, голос предательски задрожал. Разрыв произошел, наверное, куда более мучительно, чем она хотела бы признаться.
— А ваш муж?
— Что мой муж?
По ее лицу прошла как бы волна ненависти.
— Он только что приехал с кучей бумаг, как всегда. Он ничего не видит, ничего не слышит. Занимается счетами.
— Кристиан Урмон… был ли он человеком, способным убить себя?
Она разразилась горьким смехом.
— Мужчины все об этом подумывают, — сказала она. — Из тщеславия. Но предпочитают откладывать это на завтра!
В случае самоубийства разве не нашли бы револьвер? Я задал ей еще несколько вопросов. В своей сдерживаемой ярости она производила впечатление. Я не считал нужным беспокоить Депара. Времени хватало. Скоро полдень. Я откланялся и возвратился в мэрию, откуда позвонил в гараж. Да, мсье Депар прибыл поездом в шесть тридцать. Он задержался в гараже, чтобы проверить зажигание. Он отправился вскоре после восьми часов. Это ставило его вне подозрений. Впрочем, всерьез я никогда его не подозревал.
Я прошел до табачного магазинчика, чтобы пополнить запас «Голуаза», потом вернулся на пляж со стороны камней. Я заметил жандармов, которые обшаривали лужи воды, приподнимали длинные космы водорослей. Море обнажало черные, маслянистые камушки, которые сверкали повсюду, насколько хватало глаз. Запах отлива всегда приводит меня в волнение. Я медленно шел по сырому песку.
Один жандарм выпрямился и что-то крикнул. Я подбежал. Он держал револьвер. Я осторожно взял его, но он был покрыт песком и илом. И речи не могло быть, чтобы обнаружились отпечатки пальцев. Я вытащил обойму и вздрогнул: не хватало двух пуль. Две пули!.. Почему две?..
Нет, не умозаключение позволило мне найти решение. Теперь, конечно, по зрелом размышлении я говорю себе, что если кто-нибудь захотел бы убить Роже Урмона, а не Кристиана, то с первого же выстрела заметил свою ошибку и не повторил бы ее. Значит, целились именно в Кристиана. Но кто же мог так сильно не любить Кристиана Урмона? Депар? У него алиби. Мадам Депар? Она бы выстрелила один раз. Не два… Так что… Но в тот момент я не действовал методом исключения. Передо мной вновь возникла хрупкая Сандрина, нелюбимая, ревнивая, слишком чувствительная, чтобы не понять, что что-то происходит, что ее муж слишком занят, слишком рассеян… Эти утренние отлучки не могли казаться ей естественными. Возможно, однажды она проследила? Она в отчаянии. Почему ей всегда оставаться в жертвах? Приходит такой момент, когда возмущение ослепляет. Она берет револьвер из какого-нибудь комода, где он, должно быть, пролежал не один год. Она поджидает Кристиана, который в то утро даже не подумал захватить с собой купальный халат. Она убивает его, затем решает донести на себя. Но Роже ее останавливает. Он хочет избежать скандала. Он любит свою невестку, обязан ей многим. И он устраивает представление: выпускает пулю в свой собственный халат на уровне сердца, облачает в него тело и выбрасывает револьвер, забыв, что море может отступить намного дальше, чем обыкновенно. План представлялся безупречным. Если бы оружия не нашли, я конечно же подумал бы, что Кристиана убили вместо брата, и у меня не возникло бы никакого основания подозревать Сандрину. Действительно, когда сразу все понятно, то не понятно ничего.
