Невеста императора | страница 29



(СНОСКА АЛЬБИЯ. Видимо, дядя имел в виду отрывок, который я нашел позднее, вставлю его здесь:

Юноша наших семейств, потомок известного рода,
    Знатную взявший жену, вдосталь имевший добра,
Бросил людей и отчизну, безумной мечтой обуянный, —
    Вера его погнала в этот постыдный приют.
Здесь обитая в грязи, ублажить он надеется небо, —
    Меньшей бы кара богов, им оскорбленных, была!
Разве это ученье не хуже Цирцеиных зелий?
    Та меняла тела, души меняют они.
…Сами назвали себя они греческим словом «монахи»,
    Жить им угодно одним, скрыто от всяческих глаз.
Счастье им трижды ужасно, несчастье трижды желанно —
    Ищут несчастья они, чтобы счастливыми быть.
Так трепетать перед злом, что хорошего тоже бояться, —
    Что, как не дикий бред явно нездравых умов?
Ищут ли казни за что-то они, забиваясь в темницы,
    Или у них в животе черная желчь разлилась?)

У меня хватало терпения убеждать эллинов и проповедовать им. Я никогда не сердился на них, скорее жалел, как они жалели меня. Ведь и я был таким же ослепленным, как они, до своего обращения. Но что по-настоящему печалило меня, это яростные споры между самими христианами. До воцарения императора Константина жестокие преследования так объединяли верующих, что разногласия оставались незаметными. Но с тех пор, как двор стал христианским, все вырвалось наружу, как чума. Христиане казнили и преследовали христиан с еще большей яростью, чем язычники.

Никто не хотел слушать меня, когда я говорил, что наши споры бессмысленны. Премудрость Господня, таящаяся в Священном Писании, настолько выше нашего понимания, что никто никогда не сможет постичь ее целиком. Мы должны быть благодарны Господу за щелку Божественного света, приоткрывшуюся нам. Все, что мы можем, — смиренно и любовно делиться друг с другом своим пониманием Слова. Человеческой жизни не хватит покрыть одну тысячную этой премудрости. Взгляните хотя бы на мою переписку с Августином из Гиппона по богословским вопросам там, на верхней полке, — а это только те письма, которые не пропали на пути из Африки ко мне. Так я говорил, но вскоре замечал, что и меня затягивает в диспуты и распри. Ибо невозможно было сносить прямые нападки и оскорбления, сыпавшиеся на моих друзей.

Сколько разных ересей было уже объявлено вне закона к тому времени! Арианство, манихейство, оригенизм, донатизм, присцилианство… Но о пелагианстве тогда никто еще не слыхал. Пелагий тогда был, пожалуй, дальше нас всех от исповедальных раздоров. Он проводил часы и дни в моей библиотеке, изучая Священное Писание и комментарии разных авторов к нему. Особенно зачитывался он посланиями апостола Павла, о которых впоследствии написал большой труд. Пожалуй, в эти же годы читал он и ранние работы Августина против манихейцев, которые ему очень нравились. Порой он ронял замечания, содержавшие зерна горечи и сомнения. Но они всегда были облечены в такую красивую форму, что горечь ослаблялась.