— Я надеюсь, старикан доживет до конца года, — сказал Полковник, когда мы мчали домой под дождем, — мне его рассказы начали нравиться. У тебя какой главный вопрос?
Мы бежали всего полминуты, а я уже совсем выдохся.
— Что будет… когда… мы умрем?
— Бог мой, Толстячок, если ты сейчас же не остановишься, ты это узнаешь. — Он перешел на шаг. — А у меня такой вопрос: почему хорошим людям живется так погано? Черт, это что, Аляска?
Она неслась к нам на всех парах, что-то крича, но из-за проливного дождя я ничего не мог разобрать. Пока она не подбежала так близко, что мне стало видно, как у нее изо рта брызжет слюна.
— Эти уроды затопили мою комнату. Около сотни книг испортили! Сраные убогие выходники, блин. Полковник, они в водосточной трубе дыру проделали, вставили в нее пластиковую трубку, а ее — мне в окно! Там все к чертям мокрое. «Генерал в своем лабиринте» погиб.
— Прекрасно, — сказал Полковник, словно художник, восхищающийся работой другого мастера.
— Да что ты! — возмутилась Аляска.
— Прости. Не волнуйся, дружище, — сказал он. — Господь накажет негодяев. А пока у него руки не дошли, накажем мы.
ДА, ЗНАЧИТ, ВОТ КАК ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ НОЙ. Однажды утром ты просыпаешься и понимаешь, что Господь тебя простил, и ходишь весь день щуришься, потому что совсем забыл, какое солнце, а оно теплое и похоже на папин поцелуй в щеку, а весь мир кажется ярче и чище, чем раньше, как будто всю Центральную Алабаму сунули в стиралку и засыпали в нее экстрамощный порошок с усилителем цвета, отчего теперь трава стала зеленее, а жарито хрустят приятней.
Я в тот день далеко от учебного здания не отходил, валялся на пузе на только что высохшей траве и готовился к американской истории — читал о Гражданской войне или, как ее тут называют, Войне между Севером и Югом. Мне эта война подарила много достойных предсмертных высказываний. Например, возьмем генерала Альберта Сидни Джонсона, который сказал, когда его спросили, ранен ли он: «Да, и я боюсь, серьезно». Или Роберта Ли, который, умирая через много лет после окончания самой войны, в бреду воскликнул: «Атакуем шатер!»
Я размышлял о том, почему у генералов армии конфедератов последние слова были интереснее, чем у генералов Союза (например, последние слово Улисса Гранта: «Воды!» — ну, разве это дело?), и вдруг заметил, что кто-то закрыл солнце. Я теней вообще давно не видел, так что немало переполошился.
— Принес тебе перекусить, — сказал Такуми, бросая мне прямо на учебник овсяное печенье с кремовой прослойкой.
