Последние слова он проговорил почему-то упавшим голосом, будто читать ему было запрещено. Я невольно посмотрел на свои стеллажи, а сосед продолжал, уставившись в пол и виновато улыбаясь:
- У внука книг много. Читаю... - Он вдруг замолчал, а потом сказал без всякой вроде бы связи с предыдущим: - Воевал. До Венгрии дошел. Связист. В декабре сорок третьего стояли в одном селе за Днепром. Перли фрица, огрызался он, а мы наседали и наседали...
Кажется, начинались фронтовые воспоминания. Я устроился поудобнее, недоумевая в глубине души - что же все-таки привело его ко мне? Потребность высказаться? Одиночество?
Сосед сидел, сгорбившись, упираясь локтями в книгу, опустив подбородок на сжатые кулаки и говорил, по-прежнему глядя в пол:
- Квартировал я в одной хате с военврачом. Госпиталь был в селе, каждый день с передовой везли и везли. Наступление, известное дело... Да... Хозяйка наша молчаливая такая была. День-деньской лежала на кровати в соседней комнате, у окна, и письма перечитывала. Ну, там встанет, покрутится по хозяйству - и снова читать. - Сосед задумался, помолчал немного. - Там у нее на стене рушники бнли развешаны, иконы с бумажными цветами, а над иконами фотография. Парень моих лет, а может, чуть постарше. Сын хозяйкин. Убили его в сорок первом, когда немец на Москву шел.
В общем, мы хозяйке не мешали, да и мешать было некогда. Уходили рано, возвращались поздно, а военврач и вообще иногда под утро. Войдет, стукнет в темноте у порога сапогами, бросит шинель рядом со мной - мы на полу спали, на соломе, - повернется раза два и затихнет. А однажды пораньше пришел, я еще не ложился. Скинул шинель, погремел рукомойником, сел на лавку и закурил. Видно было, что устал человек до предела. Лицо нездоровое, желтое, под глазами мешки и щетина на лице, будто неделю не брился. Вытянул ноги, смотрит в потолок и дым пускает. Да... Тоже несладко ему было. Семья-то его на Урал эвакуировалась, а куда точно - он и понятия не имел. Знаете, как в суматохе?.. Ни он их адреса не знал, ни они его. Жена и две дочки.
Так вот, лежал я и на него смотрел, а он все курил да курил... Брови хмурил, думал о чем-то. "Устали, - спрашиваю, - товарищ майор?" А он на меня глянул, даже не на меня, а словно сквозь меня, и говорит: "Хотите, историю одну расскажу?" - "Хочу", - отвечаю. Ну, и рассказал он мне эту историю.
Хлопчик один лежал у них в госпитале. Местный хлопчик, из села. Одиннадцать лет ему было. Брали мы то село с ходу, а немец из минометов огрызался. Местные жители уже наученные, хлебнули горя, - так в погреба попрятались. И парнишка этот, Колька, с матерью в погребе сидел. Мать у него красивая такая, крепкая. Хохлушка, одним словом. Да... Так вот, Колька выскочил из погреба, уж больно не терпелось ему наших встретить - а тут "Надя с шоколадом" пришла, залепила прямо в огород. Миномет немецкий. Мина взорвадась, парнишка ударился головой о крышку погреба да еще и контузило его взрывной волной. Короче, досталось...
