Генри тоже начал меняться: три дня он ел досыта — и ел так вкусно, как ему еще в жизни есть не приходилось; он был окружен любовью, лаской и заботой двух женщин, которые наверняка испортили бы другого ребенка — но Генри только начал терять бледность и глаза его стали смотреть на мир несколько менее печально.
«Виль де Пари» плавно подминал под себя спокойный океан, не качало, сияло солнце и все шло как нельзя лучше — и все же опасность была в каких-то сорока восьми часах от наших путешественников. И когда миссис Харрис узнала об этой опасности, то даже не посвятила в нее миссис Баттерфильд — ибо опасность эта была столь ужасна, что миссис Харрис опасалась, что ее подруга может попросту прыгнуть за борт, предпочтя пучины океана надвигающемуся кошмару.
А началось все с самого обыкновенного разговора — при котором миссис Баттерфильд, к счастью, не присутствовала.
Как это обычно случается в подобных путешествиях, на борту этого плавучего отеля образовалось что-то вроде британского землячества, маленький английский остров посреди Атлантики. Тут был пожилой элегантный шофер, двое инженеров-техников, направленных английской фирмой в Штаты для изучения процесса сборки управляемых ракет, а также супружеская пара из Уолверхэмптона, отправлявшаяся навестить дочку, вышедшую за американского военного и недавно осчастливившую своих родителей внуком. Миссис Харрис и миссис Баттерфильд удачно вписались в этот кружок. Все они обедали за одним столом, и на палубе их шезлонги стояли рядом. Все здесь прекрасно понимали друг друга и пришлись друг другу по душе.
Если миссис Харрис была, бесспорно, душой этого кружка, то шофер, мистер Джон Бэйсуотер, «Джон Бэйсуотер из Бэйсуотера», как часто говорил он сам, «из лучшего района Лондона!», — был вне всякого сомнения признанным главой и вождем, и все смотрели на него с почтением. Этот седой, на шестом десятке, всегда безупречно одетый человек был не просто шофером с тридцатипятилетним стажем — он водил всегда и только «роллс-ройсы». Никогда за всю свою жизнь не садился он за руль какой-либо другой машины; никогда он не осквернял себя прикосновением даже и к крышке капота обыкновенного автомобиля. Он был холостяком — три роскошных лимузина, которые он сменил за свою жизнь, заменяли ему жен, поскольку требовали всего его времени и внимания. А если кому-то этого было мало — сейчас он был шофером «роллс-ройса» нового посла Франции в США маркиза Ипполита де Шассань. И всю дорогу из Старого света в Новый мистер Джон Бэйсуотер был доволен и счастлив — ибо в трюме «Виль де Пари»: заботливо укрытый и закрепленный, ехал в Америку новехонький «роллс-ройс» самой последней модели, сверкающей безупречно отполированным лаком в два цвета — небесно-голубой и дымчато-голубой, с корпусом ручной сборки от Хупера; и это был самый лучший «роллс-ройс» из всех, которые приходилось водить мистеру Бэйсуотеру. Маркиз, в ознаменование назначения послом в США, увенчивавшем его славную дипломатическую карьеру, приобрел лучшую машину, какую могли позволить его личные средства. Это была английская машина, потому что маркиз в свое время учился в Англии и навсегда сохранил любовь к английским автомобилям. Когда же машина была куплена и понадобился достойный ее шофер, фирма «Роллс-Ройс» нашла самого уважаемого и надежного из водителей «роллсов» — Джона Бэйсуотера, которому уже приходилось служить у британского посла в Америке.
