— Итак, дорогой Морис, — сказал Диксмер, беря под руку молодого человека и увлекая его за собой, — я сообщу вам важную новость.
— Политическую? — спросил Морис, по-прежнему занятый своими мыслями.
— Ах, дорогой гражданин, — улыбаясь, ответил Диксмер, — ну, разве мы занимаемся политикой? Нет, нет, новость имеет отношение исключительно к промышленности. Божьей милостью мой почтенный друг Моран, очень одаренный химик, как вы знаете, только что открыл тайну стойкой окраски красного сафьяна. Сейчас я покажу вам эту краску. Впрочем, вы увидите Морана за работой! В своем деле он настоящий волшебник.
Морис не очень понимал, как можно быть волшебником в производстве красного сафьяна. Но тем не менее согласился и последовал за Диксмером. Они прошли мастерские и в своеобразной лаборатории Морис увидел гражданина Морана за работой: тот был в своих зеленых очках, рабочей одежде и, казалось, как нельзя более эффективно превращал грязновато-белую баранью кожу в пурпурную. Его, видневшиеся из-под засученных рукавов, ладони и руки были по локоть красного цвета. Как и говорил Диксмер, он всем сердцем радовался кошенили[36].
Кивком он поздоровался с Морисом, ни на миг не отрываясь от работы.
— Ну, гражданин Моран, — спросил Диксмер, — что вы нам скажете?
— Мы будем зарабатывать сто тысяч ливров в год только этим способом, — сказал Моран. — Я уже неделю не сплю, и кислоты сожгли мне глаза.
Морис оставил Диксмера с Мораном, а сам вернулся к Женевьеве, тихонько говоря:
— Нужно признать, что моя теперешняя деятельность притупила мой ум. После недели пребывания в Тампле я сам себя буду принимать за аристократа и сам на себя донесу. Добрый Диксмер! Славный Моран! И как хоть на мгновение я мог их подозревать!
С нежной улыбкой Женевьева ждала Мориса, и это заставило его забыть о подозрениях. Она была такая же, как всегда: нежная, дружелюбная, очаровательная.
Те часы, когда он видел Женевьеву, были часами, когда он действительно жил. Все остальное время он находился в том состоянии, которое можно было назвать «лихорадка 1793». Она как бы делила Париж на два лагеря и превращала существование людей в ежечасную борьбу.
Однако к полудню ему пришлось покинуть Женевьеву и вернуться в Тампль.
В конце улицы Сент-Авуа он встретил Лорэна, который возвращался домой после дежурства. Тот шел вместе с отрядом, поэтому ему пришлось выйти из строя, чтобы пообщаться с Морисом, лицо которого светилось нежным счастьем, как бывало всегда после свидания с Женевьевой.
