* * *
В тот же вечер Бастиан набрал в «Гугле»: «Лавилль-Сен-Жур». Точнее, он сделал это уже ночью, когда родители спали. У него не было никаких причин скрываться, и однако он чувствовал себя так, словно готовился совершить нечто запретное.
Путешествуя по ссылкам, он нашел фотографии с видами города — узкие средневековые улочки, памятники в тумане, горгульи… словно игрушечный готический макет, стоящий на яркой цветочной клумбе.
Бастиан также прочитал о так называемом «деле Талько», убийствах, похищениях детей, скандалах, слухах…
Он провел больше часа в сумраке гостиной, освещенной лишь слабым светом монитора. Он читал бы и дальше, но информация оказалась слишком угнетающей. Когда Бастиан наткнулся на историю судмедэксперта, — тот делал вскрытие первого обнаруженного детского тела и, как говорилось в статье, был настолько потрясен, что это привело к параличу, приковавшему его к постели на всю оставшуюся жизнь, — он решил, что с него хватит. Теперь он знал о Лавилле — его памятниках, его климате, его деле о детоубийствах — достаточно, чтобы понять: такой город не сможет исцелить его родителей. Ни отца, ни мать.
Достаточно, чтобы понять: это последнее место на земле, где он хотел бы жить.
Достаточно, чтобы угадать — непонятно каким образом, — что именно туда они и поедут.
* * *
Они уехали десять дней спустя — перед глазами Бастиана все еще стояла фигура Ольги, подруги матери, машущей вслед автомобилю и уменьшающейся с каждой секундой. Он помнил, какое лицо было у Патоша, когда они прощались — в глазах его приятеля стояли слезы, и говорил он с трудом, — и странную улыбку на лице его матери…
Бастиан проспал всю дорогу, словно одурманенный.
Когда он проснулся, они уже подъезжали. Отец выбрал объездную дорогу, чтобы показать им город «с высоты птичьего полета» — с возвышающегося над ним плато, — словно желая окончательно убедить их в правильности своего выбора.
И вот после очередного поворота город внезапно перед ними появился.
В самом деле, отсюда, с высоты, он был красив как игрушка, особенно в лучах солнца — стояла хорошая погода, — старинная игрушка, немного грубоватая на вид, утопающая в густом зеленом мху. Бастиан почти наяву увидел, как жители города ободряюще кивают им: «А, вот и вы! Ну-ну, давайте, мы вас ждем!»
Почему-то от этого у него мурашки побежали по телу.
Через полчаса они уже входили в дом. Все было так, как в рассказах отца: «Там есть сад и в нем качели для тебя, Бастиан… у тебя будет огромная комната, ты сможешь кататься по ней на велосипеде… а у тебя, Каролина, будет мастерская в саду… и… и…» Дом действительно оказался огромным, и Бастиан невольно задался вопросом, как они смогли позволить себе такое жилище — с лепными потолками, каминами, огромными комнатами, в том числе и его собственной спальней, окно которой выходило в сад, на те самые качели — они чуть заметно раскачивались все время, даже когда не было ветра… Эти качели неожиданно напомнили ему те, что он видел раньше на одной из картин матери, в тот день, когда она рассказывала ему о тайнах живописи…
