— И что заставило вас уехать?
— Его ненависть, — ответила она. — По крайней мере… один его взгляд. Я случайно заметила его, когда принимала ванну вместе с Давидом. Этот взгляд был устремлен на моего сына, и в нем сквозила чистейшая ненависть. Я никогда не видела такого взгляда больше ни у кого — ни до, ни после. Словно на мгновение он открыл мне свое истинное лицо. И я его сразу же возненавидела. Один только этот взгляд все перевернул. Странно, правда?
Ле Гаррек мягко улыбнулся.
— Ревность? Он не хотел делить вас с ребенком?
— Я тоже так подумала. Ревность — ужасная вещь, не так ли? Она заставляет людей совершать наихудшие преступления. Словом, я уехала. Вместе с Давидом, конечно…
Одри замолчала.
— Сразу сюда, в Лавилль?
Она вздохнула.
— Через суд я оформила опеку над Давидом. Жос знал, что самым ужасным для меня будет ее лишиться. И еще хуже, если она перейдет к нему… У него сохранилось право навещать Давида по выходным, и вот по прошествии нескольких месяцев он сделал вид, что готов помириться. Я попалась в эту ловушку. Он приехал однажды в субботу, чтобы забрать Давида на прогулку, зашел в дом… Через три дня приехала полиция и устроила обыск. Я знала, что у Жоса есть друзья в полиции… Они нашли кокаин… совсем немного, этого не хватило бы для серьезного обвинения, но оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание социальных служб. Я билась до последнего, но обстоятельства моей прошлой, студенческой жизни — полагаю, Жос помог полицейским их раскопать — сыграли свою роль, и я потеряла опеку. Жос забрал Давида и привез его сюда. В Лавилль-Сен-Жур…
Одри на мгновение закрыла глаза и невольно вздрогнула. Затем она почувствовала, как Ле Гаррек набросил ей на плечи свой пиджак, и едва удержалась от того, чтобы добавить: «Я знаю, что он способен на худшее, чтобы уничтожить меня…» — а потом разрыдаться, уткнувшись в плечо мужчины…
Некоторое время они стояли молча. Одри больше не слышала ни музыки, ни шума голосов. Заданный ею Ле Гарреку вопрос — «Вы встречались с Клеанс Рошфор?» — казался ей сейчас абсолютно пустяковым, не имеющим никакого значения.
— Мне жаль, — наконец проговорил Ле Гаррек. — Я не хотел вынуждать вас…
— Нет. Вы меня не вынуждали. Я счастлива, что наконец кому-то об этом рассказала.
Он и она смотрели сейчас на едва заметно колышущиеся волны тумана, скрывшие под собой Лавилль-Сен-Жур.
Одри чувствовала, что ее убаюкивает это зрелище. Она рассеянно проводила глазами широкую голубоватую ленту тумана, которая, отделившись от основной массы, плавно скользила вверх, и увидела какое-то темное сооружение, возвышавшееся над равниной по ту сторону города.
