Засада на черной тропе | страница 4



При свете фонарей и звезд во дворе заставы выстроились пограничники. Пахло конским потом, сыромятной кожей, винтовочным маслом. Слышалось тяжелое дыхание людей. Над заставой и вокруг нее все было черно, небо и земля слились и казались непроницаемой стеной. В глухом мраке единственным ярким пятном был фонарь, освещавший шеренгу бойцов. Усанов сошел с крыльца, прошел перед строем и, щелкнув крышкой карманных часов, сказал:

— Отлично! Спасибо за службу. Ра-а-азой-дись!..

В смущении вернулся я в казарму. Из моих сапог торчали концы портянок, ремень свисал, гимнастерка не была застегнута. Карацупа критически осмотрел меня и вздохнул. Кто-то из бойцов засмеялся.

— Отставить! — крикнул Карацупа. — А ты, — обратился он ко мне, — раздевайся. Теперь смотри: вот как держать обмундирование, — посоветовал он и показал, как нужно раскладывать на табуретке гимнастерку, ремень, брюки.

Только я лег, Никита закричал;

— В ружье!

Я вскочил и стал одеваться.

— Теперь лучше. Но плохо еще, — буркнул Карацупа.

Почему квакают лягушки?


Около часа ночи я опять вскочил с койки: мне показалось, что на заставе вновь объявлена тревога. Задыхаясь, спеша и волнуясь, я натягивал брюки, накручивал на ноги портянки.

— Спокойнее! Спокойнее! — услышал я ровный голос Карацупы. — Нет тревоги, дорогой товарищ. Дежурный разбудил — идем в наряд. А теперь сними-ка сапоги. Эх!.. — вздохнул следопыт, — Разве так надевают портянки? Посмотри.

Карацупа разулся, сел на край койки и ловко завертел в воздухе портянкой. Проверив, как я обулся, он сунул мне за пояс ладонь и велел ослабить пряжку; потом проверил, как я надел подсумок и держу винтовку.

— Обеспечение успеха операции начинается еще в казарме, — с неожиданной словоохотливостью сказал Карацупа. — Плохо обуешься — ноги собьешь. Мелочей у нас нет. Кому, может, ерундой покажется, мелочью — поесть или не поесть перед выходом. А от этого станется, что плохо будешь ночью видеть.

Оказывается, Карацупа мог толково и просто объяснять, если считал разговор нужным и полезным. Он говорил:

— Когда человек наестся, к его кишкам и желудку кровь притекает от мозгов, а от этого глаза слабеют. Раз они слабеют — в темноте плохо видят, У нас, у пограничников, правило: хочешь видеть ночью хорошо — не ешь перед нарядом, о постороннем не думай, не разговаривай и на свет не смотри! Ну, а теперь — молчок!

Прикрыв ладонью глаза от света керосиновой лампы, Карацупа вышел из казармы. Вскоре мы были с ним в знакомом мне кабинете начальника заставы. Выстроив в шеренгу бойцов, Карацупа отрапортовал Усанову: