Степан, словно поджидал партизан, к мосту подъехал медленно и, увидев Михаила, остановился. Выскочив из кабины, он схватил ведро и побежал к воде.
— Товарищ командир, не выходите из кустов! По дороге идет подвода, — предупредил Степан. И, делая вид, что набирает воду, поднял одной рукой часы на серебряной цепочке.
— Что это? — недоуменно спросил Михаил.
— Комендант подарил! — весело ответил Степан. — За спасение винтовок. Он сказал, что я вообще ему голову спас. Пуд муки дал и кусок сала. Часы я оставлю себе, а продукты вам отдам.
— Ну что ты! У тебя семья! Мы себе добудем, — отверг это предложение партизанский командир. — Говорили вы с ним без свидетелей?
— Угу! Он увидел меня еще во дворе, сам выскочил и скорее к себе в кабинет. Насчет гранат просил никому никогда не говорить.
— А как же он с патронами обойдется?
— Я понял так, что у них патронов полно, — ответил Степан. — Там, где прошел фронт, патроны не проблема.
— А как ты думаешь, комендант теперь кинется искать нас?
— Ну что вы! Он не дурак!
— Но ведь шеф приказал ему доставить мою голову живой или мертвой.
— Мне думается, что он постарается подсунуть шефу другую голову, чуть-чуть похожую на вашу.
— Все может быть, — согласился Михаил. — Ну, что же, Степан! Рад за тебя, что так легко выкрутился. Неси воду, а то и правда кто-то едет: надоедать мы тебе не будем, но как-нибудь пришлем своего человека. До свиданья!
Шофер приветливо кивнул и понес ведерко, из дна которого двумя тонкими струйками била вода.
Возвратившись в отряд, Михаил сел у бездымного костра и задумался.
Ермачок пристально посмотрел на своего командира и заговорил тихо, не спеша, словно рассуждал сам с собой:
— Говорят, когда Александр Македонский возвратился из похода на Малую Азию, он сел возле палатки и заплакал. Его спросили, о чем он плачет. А он ответил: «Нечего больше завоевывать!» А вот о чем задумался наш командир? Не пойму. Завоевывать ему еще вон сколько…
ДЕТИ И ДАНКО
ЦВЕТОК В ЛЕСНОЙ ГЛУХОМАНИ
НАРОДНЫЕ МСТИТЕЛИ
Второй день партизаны Михаила Черного пробирались вдоль безымянной речушки по густым труднопроходимым лесам. Наконец набрели на бурелом и остановились. По самому берегу речки обойти бурелом было невозможно, там болото. Разведчики Саша и Ефим ушли вперед. А отряд расположился на отдых.
Михаил тяжело опустился на старую, вывороченную с корнем березу и задумался.
Второй день ему не давала покоя какая-то безысходная тоска. Перед уходом из района, где началась его партизанская жизнь, Михаилу хотелось еще раз глянуть на могилу командира, с которым прошел, пожалуй, самое трудное время в своей жизни, оправить ее, обложить дерном, может, звезду вырезать, если найдется там кусок жести. Да просто молча постоять у холмика и уж потом только уйти навсегда в другие края. Но было не по пути. А сказать прямо о своем желании Михаилу казалось неудобным, сентиментальным. Теперь о живых не хватает времени заботиться, не только о мертвых!
