С тех пор дракон больше не мог летать. Когда муки голода становились нестерпимыми, он выползал в степь и пытался ловить маленьких юрких зверьков. Но удача приходила к нему редко, потому что бесполезные крылья волочились по земле, делая его неуклюжим и беспомощным. Дракон жадно пил речную воду, на время обманывая желудок, но слабел все больше и больше. От слабости он засыпал и спал почти не пробуждаясь, потому что во сне притуплялся голод и чуть утихала боль. Это был даже не сон, а тяжелая дремота, соединявшая в бесконечную однообразную цепь лето и осень, зиму и весну. Когда приходила весна, дракон просыпался, потому что пещера наполнялась талой водой. Иногда вода приносила безвкусные трупики степных зверьков и он без всякого желания пожирал их, страшно мыча от боли в горле. Болезненное мычание разносилось по размокшей степи и люди обходили и объезжали одинокую пещеру в овраге, испуганно крестясь и погоняя лошадей.
Сны уносили дракона в те годы, когда он мог целый день без устали мчаться над землей, ловя чуткими раковинами ушей волны страха. Был он тогда молод и могуч и без труда добирался к закату до широкой реки. На ее высоких берегах стоял белый город, взметнувший в небо колокольни соборов. Золотые кресты мягко сияли в закатных лучах и далеко над водой плыл гулкий колокольный звон. Дракон тучей обрушивался на город, хватал добычу, жадно рвал ее на части прямо в воздухе и, насытившись, неторопливо летел назад, бесшумно скользя по черному небу. Иногда внизу мелькали огни костров и дракон огибал их стороной, потому что огонь пугал его.
Потом, с годами, дракону стало все тяжелее добираться до белого города, но в степи появилось много селений, где тоже можно было поживиться. Ему нравилось, сложив крылья, падать на табуны лошадей и стада коров, нравилось, когда добыча сопротивлялась, а не повисала беспомощно в когтях, умерев от страха. Бывало и так, что, возвращаясь в пещеру, уже насытившийся, он пролетал над селением, лениво кружил над ним, а потом летел дальше, и волны страха, мчащиеся от земли, заставляли сладостной дрожью трепетать его чешуйчатое тело.
И все это перечеркнула стрела. Синее небо и весело бегущая к горизонту степь сменились сырым мраком пещеры.
Однажды дракона разбудила гулкая дрожь земли. С потолка падала мокрая глина. Он лежал в темноте и прислушивался, встревоженно разевая зубастую пасть. Ночью земля успокаивалась, а потом содрогалась опять, и дракон оживился, забил по стенам хвостом, потому что такая дрожь сулила добычу. Пусть не свежее мясо и теплую кровь, а падаль, но выбирать не приходилось.
