Кристин захватила еду, и мы отправились на шлюпке изучать готическую архитектуру рифа. Шлюпка вместе с мотором имела осадку всего восемнадцать дюймов, но позволяло пробираться по лабиринту каналов через коралловые нагромождения и парапеты. Создавалось впечатление, что движешься по какому-то древнему призрачному городу.
Я вел шлюпку, следя за глубинами слева, В то время как Кристин вела наблюдения по правому борту. Вода была настолько прозрачной, что даже приблизительно оценить глубину было весьма трудно: детали были отчетливо различимы на глубине и пяти футов, и тридцати пяти.
Когда солнце поднялось над горизонтом достаточно высоко, оно как бы отгородило подводный мир пленкой света. Я направил шлюпку к самому обширному рифу, который находился в четверти мили. Вблизи он оказался не столь уж живописным: его площадь была меньше, чем стоянка для автомашин возле супермаркета, и на нем не было ничего, кроме песка да обломков кораллов, желтых водорослей, колючих кустов и полудюжины карликовых пальм, да еще на самом высоком месте возвышался ржавый маяк.
Мы обошли риф, пытаясь найти источник пресной воды. Такового не оказалось. Гнездящиеся на земле птицы выглядели удивительно ручными; они открывали клювы и поднимали головы, глядя на нас, вращали блестящими черными глазами, но улетать и не думали.
Маяк производил впечатление ржавой кучи хлама и походил на одно из таинственных сооружений, которые можно обнаружить вокруг старых шахт или во дворах близ железнодорожных станций. Он представлял собой цилиндрический монолит около шести футов высоты с толстой линзовой «головой», и, открыв люк, я увидел шестерни, рычаги, колеса и большой бак с горючим, который выдал сигнал «пусто», когда я постучал по нему. Пламя, когда оно горело, было не мощнее свечи, но линзы многократно усиливали мощность света.
— Похоже, он уже несколько лет не работает, — сказал я, закрывая дверцу.
Она молчала.
— Ты, наверное, думаешь, что если бы те сукины дети, которые должны следить за маяком, выполняли свои обязанности, все было бы иначе.
— Нет, — ответила она. — Я думаю о завтраке.
Мы позавтракали, усевшись у маяка и опершись о него спинами. В час прилива море было спокойное, если не считать редких шквалистых накатов с белесой, похожей на разлитое молоко пеной, которая с шипением исчезала.
После завтрака мы плавали, а затем занимались любовью на песке. Любовь наша всегда немного напоминала взаимный вандализм, своего рода психологический и физический поединок.
