— Куда? — окликнул Борис. — На метро решил покататься?
— Туда, — кивнул я. — Хоть здесь по кустам лазать не придется. Переход есть.
— Тебе больше нравится плавать, чем по кустам гулять?
— Почему плавать?
— Потому что, если в земле выкопать ямку, ее обычно заливает грунтовой водой. Руководствуясь этим принципом, человечество давным-давно изобрело колодцы, — голос Бориса был тошнотворно язвительным.
— Причем здесь?.. Там не колодец.
— Фантастики начитался? — презрительно фыркнул Борис. — Ну-ну.
Он был прав, я нет. Не подумал сразу, а когда подумал, было поздно… Но в тот момент мне очень захотелось его умыть. Спуститься под землю и доказать, что он не прав.
Я упрямо зашагал к лестнице.
Вопреки прогнозам Бориса, плыть не пришлось. Воды в переходе было не выше щиколотки, а заходить в стеклянные двери с надписью «выхода нет» и смутными силуэтами на полу, ой как не хотелось. Да и незачем. По сути, Борзый был прав. Грунтовые воды никто не отменял, зато, пока люди спали, вырубило электростанции. Кончилось электричество — отключились насосы. Сдохли насосы — и вода в считанные дни беспрепятственно разлилась по подземке имени вождя мирового пролетариата, превратив метро в аквариум.
Под ногами хлюпало. Сзади чертыхался Серый, жалея, что поперся за мной.
Борис ждал нас наверху с едкой ухмылкой.
— Сплавали?
— Не так страшен черт, как его Малевич намалевал, — проворчал Серый. — Ноги промокли.
— Ничего, на теле быстро сохнет. А могли бы со мной поверху. Упрямство — достоинство ослов.
— Иди ты, — буркнул я.
Борис злил. Каждым словом, каждым жестом, каждой ухмылкой. Наверное, я от него просто устал. Но он раздражал меня теперь все время, когда был неправ. А когда оказывался прав — бесил особенно. Не потому ли, что его мелкая бытовая правота никак не компенсировала неправоту моральную? Ведь не может же человек, совершивший смертный грех, отмолить себе прощение, поставив дюжину свечек…
Борис не ответил. Просто повернулся и пошел. Впрочем, далеко уйти он не успел. Из-за угла сгнившей будки магазинчика метнулась невысокая фигурка, кинулась Борису под ноги, ткнулась в живот и отпрянула.
Тот слегка опешил. Пока двое — большой и маленький — таращились друг на друга, мы с Серым подошли ближе.
Борис наконец пришел в себя и громко выругался. Еще бы! Для него и в прошлой жизни, до анабиоза, любое существо младше восемнадцати было не человеком, а проблемой.
Пацану, что налетел на Бориса, было лет семь-восемь. Ободранный, изгвазданный, он напоминал беспризорников из советских книг вроде «Республики ШКИД». Грязные, слипшиеся волосы цвета соломы торчали во все стороны, словно распотрошенное гнездо. Голубые глаза смотрели умоляюще.
