Борис пыхнул сигаретой и благосклонно поглядел на попутчика.
— Водки хочешь? — спросил в лоб.
— Я закодировался, — помотал головой Серый.
— И чего? Пока спал, код забыл? — ухмыльнулся Борис.
Сергеев снова покачал головой.
— Не, водки не хочу, — решительно сказал он. И добавил: — Жрать хочу.
— Для ужина вроде рановато. А для обеда уже поздно. Или ты думаешь, что я тебя просто так кормить буду? Хрен. У меня иждивенцев и без того хватает.
Я смолчал. Серый насупился. Пробубнил:
— Вообще-то, мне казалось, что мы команда.
— Ну, раз мы команда, то твоя очередь хавку доставать, — тут же ввернул Борис.
Бывший политик-язычник посмотрел на него с немым укором. Так выразительно, что если бы смотрел со сцены, зал бы уже рукоплескал, а если бы в жизни — то тот, на кого был направлен взгляд, просто обязан был раскаяться и заняться благотворительностью.
Борис ни каяться, ни раздавать добро нуждающимся явно не собирался.
Серый решительно поднялся.
— Хорошо. Раз мы команда… Хорошо.
Он резко развернулся и шустро потрусил прочь. Через несколько секунд его спина скрылась в ближайших кустах.
— Куда это он? — спросил я.
Борис поглядел на меня, как на восьмое чудо света.
— О, у кого-то голосовой модуль заработал.
— Да пошел ты, — разозлился я и отвернулся.
Тут же пожалел, что упустил возможность хотя бы попытаться поговорить по-человечески, но было поздно.
Борис курил у меня за спиной. Дым сигареты сносило легким ветерком в сторону. Он проплывал мимо меня сизым призраком, поднимался, терялся в ветвях, растворялся в прозрачном воздухе.
Сверху мягко хлопнуло. Я запрокинул голову — в глаза полетела древесная труха. Я зажмурился, поморгал, потер пальцами веки, стараясь избавиться от сыпанувшей сверху дряни. Затем разглядел виновника шума.
На дереве сидела здоровенная ворона и косила черной бусиной глаза.
Чертова птица! Сейчас бы рогатку…
Будто подслушав мои мысли, ворона каркнула и, сорвавшись с ветки, полетела туда, откуда мы пришли.
Борис докурил. Бычок прочертил в воздухе дымную дугу и спикировал в траву в нескольких шагах от меня.
Я слушал город.
Москва звучала очень необычно. Не было урчания двигателей, не шуршали по асфальту тысячи подошв и сотни покрышек, не орали автомагнитолы в распахнутых окнах. Не звенел трамвай на перекрестке, там, где возвышался за деревьями музей Дарвина. Не кричали дети, не гундел у светофора побирающийся безногий калека, не жаловались на дороговизну тетки возле входа в магазин по ту сторону улицы.
