Я впервые увидел его в больничной палате. Он спал, задрав курчавую бороду и открыв рот с крепкими белыми зубами, и храпел так, как, наверное, и полагается храпеть древним грекам. Содержание нашего первого разговора пересказывать не буду - об этом очень оперативно позаботились средства массовой информации. Изложу лишь свои впечатления.
Говорил он очень неохотно, медленно и отрывисто, почесывая курчавую бороду, подолгу молчал, словно не слышал вопроса, и вытянуть из него удалось совсем немного. Арифрон. Из Микен. Да, сам построил летательный аппарат. Сам, без посторонней помощи. Посвятил этому лучшие годы жизни. Сам и полетел.
Это, в сущности, все. Арифрон оказался на редкость замкнутым человеком. Или таким его сделало звездное путешествие? У меня сложилось впечатление, что Арифрона что-то мучило. Во всяком случае, вид у него постоянно был подавленный.
Он был мне очень симпатичен, этот древний грек с милой родинкой, пропахший чесноком, угрюмый и неразговорчивый. Каюсь, я так и не смог понять до конца его психологию. Хотя разве возможно так вот сразу понять психологию человека, отделенного от нас десятками веков?
На долгих совещаниях в кабинете главврача всегда присутствовало множество всяких специалистов. Впрос стоял один: как быть дальше? Физическое состояние Арифрона уже не вызывало особых опасений, но вот состояние моральное... Что-то его угнетало.
И Арифрона решили пока оставить в больнице. В палату прикатили вторую кровать - для меня - и мы с ним зажили душа в душу, если можно так назвать сосуществование с человеком, который целыми днями валяется в хитоне и сандалиях поверх одеяла, время от времени угрюмо достает из тумбочки куски сыра, рыбы и холодной баранины, оливки, хлеб, чеснок и сушеные фиги, вытирает руки о хитон, меланхолично запивает все это водой из графина (от вина он категорически отказался) и, судя по его виду, думает о чем-то, коротко вздыхает и молчит, молчит, молчит...
Интересна его первая реакция на радио. Когда я покрутил колесико нехитрого аппарата и зазвучало знакомое: "Говорит Москва. Передаем сигналы точного времени", - Арифрон резко повернулся и карие глаза его заблестели. Что-то необычное почудилось мне в его взгляде.
"Это говорят боги?" - спросил он на великолепном древнегреческом, не испорченном еще позднейшими наслоениями. Я, как мог, объяснил ему принцип радиосвязи, упомянув обыкновенного смертного Попова. Взгляд Арифрона угас и он вновь отвернулся к стене.
