Жизнь Маркоса де Обрегон | страница 41



Несмотря на все, что я ему сказал, он остался, поставив в позицию ноги, а я со своими возможно скорее убрался за угол. Впереди по мосту шел мул с двумя бурдюками вина из Сан-Мартина[114] и примостившимся между ними негром, и хотя он шел немного скорее перед быками, но так как те шли со стремительностью благодаря тому, что их подгоняли пастухи, мул оказался в середине их, как раз в то время, когда они поравнялись с моим несчастным идальго. Мул был злобный, и, увидя себя окруженным рогами, он начал бить передними ногами и брыкаться, так что сбросил негра и оба бурдюка на рога очень веселого молодого быка, который, начав пользоваться своим оружием, сбросил один бурдюк с моста в реку, в середину толпы прачек. Идальго, чтобы спасти негра и защитить себя, схватился за шпагу и, встав в позицию против быка, нанес ему удар шпагой сверху вниз, сделав при этом две дырочки в другом бурдюке, очень обрадовавшие лакейскую челядь, но это не прошло бы ему даром, если бы бык не ухватил его спереди рогами за чулки, которые, будучи совсем изношенными, порвались, не будучи в состоянии выдержать силы рогов, и он остался прижатым к перилам моста с несколькими шишками на голове, говоря: «Если бы на мне были новые чулки, я попал бы в хорошую переделку».

Когда стадо прошло – это было в одно мгновенье, – сбежались передовые молодцы из всадников и, напав на бездыханное тело, через отверстия в боках в один момент оставили его без капли крови.

Прачки поспешили к тому, которое упало в реку, каждая со своим кувшинчиком, так что, унося один в животе, а другой в руке, они оставили мех пустым, и сеньор бурдюк замолчал; наполовину разбитого негра посадили на мула, и я не знаю, что с ним потом стало. Я поспешил к моему идальго, не для того чтобы упрекнуть его, что он не послушался моего совета, а чтобы почистить его и утешить, говоря, что он поступил как очень храбрый идальго. Ибо это заблуждение – упрекать огорченного и пристыженного за то, чего нельзя поправить; никому не следует говорить, причиняя новое огорчение: «Ведь я тебе говорил», – потому что, когда поступок совершен, поспешное порицание дурно; тому, кто сокрушается о своем поступке, не следует колоть глаза тем, что он только что сделал, ибо в нем самом есть наказание за его ошибку; и в подобных случаях смущение и стыд являются надежной карой. Он очень холодно отнесся к моему утешению, с которым я обратился к нему, восхваляя его сумасбродство, хотя стало заметно смущение на его лице. Тем не менее он поблагодарил меня за то, что я сказал ему, и чтобы развеселить его, я указал ему на осушение бурдюка, произведенное челядью, и на радость прачек, посылавших тысячу благословений бычку, моля Бога, чтобы каждый день происходило то же самое. А когда те и другие покончили с лишением мехов души, они вернулись к своему прежнему занятию: лакеи – злословить о своих хозяевах и правителях государства, а прачки – сплетничать о девушках и монахах. Как жаль, что, проводя всю жизнь в бедности, труде и ничтожестве, – чем они могли бы снискать благословение Божие, – они ищут утешения и отдыха в объятиях сплетни! В нашей природе так мало смирения, что обычно бедность подчиняется зависти, как будто распределение высших благ зависит только от человеческого старания, без установленного божественной волей порядка, и люди гнушаются, считая позорным то, что так возлюбил Творец жизни. Бедные жалостливы по отношению к другим беднякам, но не по отношению к богатым; а если бы они рассмотрели духовными очами, насколько больше, чем бедняки, обременены богатые обязанностями и заботами, то они, без сомнения, не променяли бы своей участи на судьбу богатого; ибо богатому все стараются причинить вред, а бедняку никто не завидует. И, несмотря на все это, их величайшее утешение – сплетничать о том, кто возвышается или находится в лучшем положении, чем они. Но оставим теперь слуг управлять миром, а прачек – уничтожать и разрушать лучшее, что в нем есть.