В назначенный день Ван Средний сказал старшему брату:
— Если твой второй сын готов, то мой готов тоже, и завтра на рассвете я повезу их в тот южный город, где живет наш брат, передам их с рук на руки, и пусть он делает с ними, что хочет.
В тот же день Ван Старший выбрал свободную минуту и, позвав к себе второго сына, посмотрел на него внимательно, желая разглядеть, годится ли он для той цели, для которой предназначен. Юноша явился на зов и в ожидании остановился перед отцом. Роста он был небольшого, очень хрупкий и болезненный на вид, некрасивый к тому же, очень застенчивый и боязливый; руки у него вечно дрожали, а ладони были потные. Он стоял перед отцом, повесив голову, бессознательно ломая дрожащие руки, по временам искоса взглядывал на отца и снова опускал голову.
Ван Старший с минуту пристально смотрел на него, видя его в первый раз наедине, отдельно от других братьев и сестер, потом сказал неожиданно, словно размышляя вслух:
— Лучше было бы, если бы ты был старшим, а тот был бы на твоем месте, — он крепче тебя и больше годится в генералы, а ты на вид такой слабый, что я не знаю, усидишь ли ты на лошади!
Тут юноша упал на колени и, сцепив дрожащие пальцы, начал умолять отца:
— Отец мой, мне ненавистна даже мысль о войне, я хотел бы стать ученым, я так люблю книги! Отец, позволь мне остаться дома, с тобой и с матерью, я даже не буду проситься в школу, нет, я один буду читать и учиться как можно лучше и ничем тебя не огорчу, если ты не отошлешь меня в солдаты!
Ван Старший мог бы поклясться, что он ни словом не обмолвился обо всей этой затее, а она все-таки вышла наружу, — на самом же деле он ничего не мог держать в тайне. Он был такой человек, что невольно выдавал себя, если у него была какая-нибудь затаенная мысль или цель, — и вздохами, и стонами, и недоговоренными речами, и многозначительным взглядами. Он поклялся бы, что никому ничего не говорил, а на самом деле проговорился старшему сыну, а ночью — своей наложнице, и в конце концов волей-неволей ему пришлось сказать об этом жене, когда он пытался добиться ее согласия. Он так сумел рассказать все это жене, что она вообразила, будто бы сына ее сразу произведут в генералы, и дала свое согласие, думая, впрочем, что меньшего она и не ожидала для своего сына. Но старший сын, который был неглуп и понимал больше, чем можно было ожидать, судя по его жеманному, изнеженному виду и напускной рассеянности, приставал к младшему брату и дразнил его:
