Макграу не любил говорить об отце и не объяснял, почему ему не хочется упоминать о нем. Однако я предполагав что всякий раз, когда по эстакаде вдоль залива шел поезд, он вспоминал своего отца, проводника железной дороги Лонг-Айленда. Хотя Макграу никогда бы в этом не признался, мне казалось, что звук поезда вызывает у него такие же чувства, как у меня помехи радиоприемника. Где-то там, среди этого шума, был твой отец.
Встречи Макграу с отцом были больше похожи на облавы. Тетя Рут посылала сына в какой-нибудь бар, чтобы потребовать с отца денег или попросить его подписать какие-то бумаги. Я всегда догадывался, когда Макграу возвращался с одной из таких облав. Его пухлые щеки пылали, а взгляд был застывшим. Он выглядел измученным, но в то же время возбужденным, потому что только что виделся с отцом. Сразу предлагал поиграть в бейсбол на заднем дворе — наверное, чтобы выплеснуть излишки адреналина. Изо всех сил замахиваясь битой, он направлял мяч в цель, нарисованную мелом на стене гаража. После одной из таких встреч с отцом Макграу так зашвырнул мяч, что, как сказал потом дедушка, чуть не разнес гараж на куски.
Был еще один верный способ понять, что Макграу расстроен. Как и дедушка, он заикался, хотя его заикание было не таким ярко выраженным. Когда я замечал, что Макграу тяжело произносить слова, меня охватывала жалость и я в очередной раз убеждался, что он нуждается в моей защите. На каждой фотографии тех лет моя рука лежит на плече Макграу или на рукаве его рубашки, будто он мой подопечный и я за него отвечаю.
Однажды Макграу отправился на встречу с отцом, но это не было обычной облавой. Они хорошо провели время, ели чизбургеры, разговаривали. Макграу даже разрешили управлять поездом. Вернувшись, он притащил полиэтиленовый пакет. В нем лежала одна из железнодорожных фуражек его отца, большая и тяжелая, как миска для фруктов.
— Это папина, — сказал Макграу, снимая шлем с эмблемой «Метс» и напяливая железнодорожную фуражку. Козырек упал ему на глаза.
В пакете также оказалось больше сотни железнодорожных билетов.
— Посмотри! — воскликнул Макграу. — Мы можем взять их и куда-нибудь поехать. Куда угодно! На стадион «Шиа»!
— Эти билеты уже прокомпостированы, — хмыкнул я, стараясь остудить его пыл, потому что мне было завидно: он виделся с отцом, а я нет. — Это использованные билеты, дурачок.
— Мне их отец дал.
Он спрятал пакет.
В железнодорожной фуражке и ремне, который ему тоже подарил отец, Макграу назначил себя проводником нашей гостиной. Он ходил туда-сюда, покачиваясь, имитируя шаткую походку проводника, идущего вдоль кресел движущегося поезда, хотя больше напоминал дядю Чарли, бредущего домой из «Диккенса». «Билеты! — требовал он. — Предъявляем билеты. Следующая остановка — Пенн-стейшн!»
