5 мая 1880. Понедельник
День — дождливый. Тоска. Надоело быть сборщиком. Целый день был дома, и сегодня — последний, в который обязан был сидеть дома с семи до девяти утра и с двух до пяти после полдня, по обязательству в газетах, — для сбора. Приходили разные и приносили разное — иконы (ученица Сорокина, Вяземская), облачения (она же), утварь (дароносица для отца Сакая от княги-ни Мещерской), большая икона от Перфильевой, губернаторши, икона от столетнего старца и прочее. Отец Зернов привез вчера собранные деньги; дети княгини Мещерской — двести рублей от какого-то Нечаева и цветов. Написал прошение в Совет Миссионерского Общества, чтобы выдавали двадцать три тысячи восемьсот рублей серебряными рублями, а не кредитными, и отвез к Преосвященному Амбросию; сегодня вечером у него — собрание Совета Миссионерского Общества, приготовительное пред Общим Миссионерским собранием. Преглупое положение мое — просил серебряными рублями и думал, что дали серебряными, а дали кредитными! И как это вышло, Аксенов или Покровский виноват, — не разберешь. Так как завтра служить в Успенском соборе, по случаю рождения Николая Александровича, то отстоял Всенощную дома. Но что за скука, наконец, в России! Как бы хотелось все разом бросить и уехать в Миссию! Комната моя завалена пожертвованиями, но ценного и истинно нужного — немного.
186 Святитель Николай Японский
7 мая 1880. Среда
Утром разбудили в шесть часов к Утрени, ибо сегодня нужно служить в Малом Вознесенье, на Большой Никитской, у отца Гавриила Григорьевича Сретенского — день памяти его сына (записано восьмого мая вечером). Отец Гавриил в церкви встретил с волнением, речью, в конце которой было: «Благословен грядый во Имя Господне». Я мало слушал, а обдумывал, что сказать в ответ. Так, должно быть, и все, которых встречают речами и которые на них отвечают. Я стал говорить в ответ — и не только не волнуясь, а, напротив, уж слишком спустя рукава; во время речи даже стал мечтать о чем-то. Японская кафедра уж слишком приучила не стесняться публичным говорением. После Обедни — панихида о рабе Божием Петре, сыне отца Гавриила. После у него — поминки (блины и прочее). За столом, между прочим, — тесть отца Гавриила, магистр, священник, и его двое малюток, дети дочери отца Гавриила, которую я знал десять лет назад. Бедный вдовец! Недаром он всегда угрюм, и бедные дети! С Преосвященным Алексием — на экзамене на Арбате, в школе Катерины Николаевны Самариной. Девочки, нисколько не робея, превосходно отвечали. Новая метода — учение всех уроков со слов учителя, а не из книги (учитель рассказывает раза два, за ним — лучшие ученицы, и так далее; книга дается больше для имен только). Прекрасные результаты — самообладание, всегда настроенное внимание, складность речи. Экзамен русского языка. Запись в книге на память. Осмотр рукоделья и рисованья, причем мы с Преосвященным Алексием получили от Катерины Николаевны по дюжине платков на память с метками учениц. Превосходный обед. Осмотр приюта старушек во втором этаже — четыре комнаты. Дома встретила фура с иконостасом из Новодевичьего монастыря. Догодили! Куда девать! Не спросясь прислали! Преосвященный Алексий посоветовал «забыть» здесь этот подарок. Маленькие КНЯЗЬЯ Мещерские, Александр и Петр, принесли дароносицу для отца Павла Савабе и кадило для архиерейского служения. Голова что-то разболелась, и ко Всенощной не мог идти, а лег отдохнуть; после позвали к Преосвященному познакомиться с графом Толстым, автором «Русской Церковной Истории». Собрали в Вознесе- ньи двести двадцать один рубль сорок восемь копеек.
