— Они убеждали меня, что нужно быть благодарным отцу, ведь он заботился о моем будущем, какого приемные родители нипочем не смогли бы уготовить ни мне, ни своим родным детям — их ждала участь земледельцев, гнущих спину на господ. Однако я не раз мечтал о том, чтобы меня оставили в деревне, где я жил в покое и счастье. — Фаррольд сам содрогнулся от своих слов и, чтобы не показаться неблагодарным, поспешил объяснить. — Я в долгу перед отцом: он действительно хотел для меня лучшей жизни. Мне нужно приложить все силы, чтобы отблагодарить его за заботу о моем будущем — немногие господа так опекают своих незаконнорожденных отпрысков.
— Ты и вправду предпочел бы остаться в деревне? — переспросила Келда, которую так поразило это признание, что больше она уже ничего не слышала.
Смущенный собственной исповедью, Фаррольд снова залился краской и возблагодарил небо за сгустившиеся сумерки. Напрасно он откровенничал перед этими высокородными девами. Теперь ему оставалось только оправдываться. Натужно распрямляя спину, он заявил:
— Я по натуре не убийца и не хотел учиться убивать. — За этим гордым заявлением последовала робкая оговорка. — Мне даже на охоту ездить противно.
— А чем бы ты занимался в деревне все эти годы? — Амисии было любопытно узнать то, что лежало за пределами ее собственного опыта.
— Там никого не нужно убивать. Там можно наблюдать, как зарождается и растет все сущее. Лучше трудиться во имя обновления жизни, чем видеть, как создания природы в одночасье уничтожаются огнем и мечом. — В речах Фаррольда зазвучала искренняя убежденность.
— Почему же ты не сказал об этом Гилфрею? — Амисии казалось, что это было бы просто и естественно.
Лицо Фаррольда исказилось ужасом.
— Разве мыслимо сказать ему, что его выродок ко всему еще и неблагодарный пес? Разве можно отказываться от родительского благодеяния? Ну нет, я должен всю жизнь помнить о том, сколь многим я ему обязан — начиная от своего появления на свет и кончая тем, что он позволил мне жить, как живут благородные господа, вместо того чтобы копаться в земле, как скотина. — Он хотел скрыть свои растоптанные мечты под маской убежденности.
Амисия поняла, что не вправе судить Фаррольда за его образ мыслей. Теперь до нее дошло, что судьба незаконнорожденного сына целиком и полностью находится в отцовских руках. Келда от души сочувствовала его незавидной доле. Амисия тоже решила сгладить неловкость, вызванную их бездумными расспросами, и перевела разговор на другое. Она повернулась к Келде и возобновила прерванную беседу:
