— Барон вас из-под земли достанет. Пожалеете, что на свет родились!
— Мы трепещем от ужаса, — насмешливо отозвался Гален, засовывая отнятый кинжал себе за голенище.
— Кажется, я нашел для себя доходное ремесло. — В глазах Карла заплясали чертенята: он легко впрыгнул в двуколку и, стоя на паре мешков с зерном, для виду брошенных на дно, заломил пленнику руки за спину. — Наконец-то смогу поправить свои дела.
Гален рассмеялся, а разъяренному сборщику податей было не до шуток. Карл стянул ему запястья обрывком кожаного шнура, болтавшегося на поясе. Глаза друзей встретились — серебристо-зеленые и серые как сталь. Под негодующим взглядом мытаря Гален развязал дорожную суму и высыпал на ладонь пригоршню медных монет.
— Нечего сказать, бедный крестьянин. Сейчас ты и вправду обеднеешь, а потом еще получишь изрядную порку. Барон тебя не похвалит, когда ты явишься с пустыми руками.
Приспешнику барона был хорошо знаком крутой хозяйский нрав. В бессильной ярости он побледнел, а потом налился кровью.
— Барон вам руки поотрубает, а может, и еще кое-что, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, прежде чем Карл успел заткнуть ему рот и завязать глаза лоскутьями мешковины.
Гален и Карл рассчитали, что кромешная тьма и тягостное молчание нагонят на злоумышленника еще больше страху. Не испытывая ни малейшей жалости к алчному пройдохе, который ради наживы отнимал последнее у своих собратьев, нападавшие не произнесли более ни слова. Они бросили связанного толстяка, словно куль, на мешки с зерном, а Карл, следуя заранее продуманному плану, привязал своего коня к задку двуколки, уселся на козлы и, натянув поводья, направил мула в сторону моря. Несомненно, прилив уже скрыл узкую косу, но когда барон хватится своего подручного, он отправит на его поиски стражников в лодках.
Когда двуколка скрылась из виду, Гален удалился в заросли, чтобы дождаться ночной темноты. Он благословил судьбу, найдя среди деревьев кочку, поросшую мягкой травой, и опустился на эту лесную подушку. Чтобы скоротать время, он принялся рассматривать маленький лоскуток неба, видневшийся сквозь листву. У него на глазах бледная голубизна вспыхнула румянцем заката.
Розовая дымка сгустилась до багрянца, а потом окутала горизонт густо-лиловой пеленой. Амисия всегда поражалась игре красок в природе. Она привстала на цыпочки, чтобы полюбоваться красотой заката сквозь просвет между зубцами башни. Это зрелище немного успокоило ее душу — впервые за двое суток, прошедших с того дня, как Гилфрей запретил ей отлучаться из замка. Сидя в четырех стенах, она едва не лишилась рассудка — этого, наверно, и добивался отчим.
