— Я не могу смотреть на звезды, когда в небе над Варшавой пожар! И астрономия никому не нужна, эта наука беспомощна перед насилием. А ты, дедушка, что ты знаешь со своими птичками в этом мире железа и огня? Ты просто…
Бабушка в ужасе закрыла себе ладонью рот, словно бы желая этим жестом задержать резкие слова, которые вот-вот могли быть произнесены этими двумя самыми любимыми ею людьми.
Старый олимпиец снова снисходительно улыбнулся:
— Когда-нибудь ты поймешь, что нашей силой является познание тайн звездного неба и птиц тоже. Познание. Даже если это познание будет неполным. Это они, переиначивая понятие Slavenvolk в Sklavenvolk, то есть — народ славян в народ рабов, хотят уничтожить нашу мысль и искусство, превратить нас в безвольных, безмозглых рабочих волов, которые силой своих мускулов будут создавать величие третьей империи, пока не погибнут сами.
Антек резким, внезапным рывком отодвинул стул, молча встал и ушел в свою комнату.
Профессор с грустью проводил его глазами. Он понимал этот взрыв юношеского отчаяния, вызванного бессилием. Меняя тему разговора, он сказал:
— Из Кракова приходят странные вести… как мне передал Станислав Петр Качоровский, давний хранитель сгоревших вместе с Центральной военной библиотекой рапперсвильских собраний…[18]
И вдруг отозвалась Кристина с серьезностью своих недавно исполнившихся пятнадцати лет:
— Пан профессор, сейчас нельзя называть ничьих имен, брат мне постоянно твердит об этом!
Тяжелая ложка выпала у бабушки из рук, выщербив тарелку и забрызгав супом скатерть. Глаза панны Дыонизовой от возмущения и испуга сделались круглыми. В иерархии этого дома позиция профессора была столь ненарушимо высока, что слова девочки показались невиданным кощунством.
Профессор снисходительно покачал головой:
— Устами младенца глаголет истина! Мы все должны теперь научиться основам конспирации!
А из Кракова приходили все более достоверные сведения, и не столько странные, сколько страшные. Немецкие власти велели ректору Ягеллонского университета прочитать 6-го ноября лекцию на тему: «Немецкий национал-социализм и польская наука», и пригласить на нее всех краковских научных работников. Они пришли, чтобы узнать, на каких условиях будет работать университет, памятуя о том, что университет, считавшийся в годы разделов австрийским императорско-королевским учреждением, дал образование тысячам молодых людей для будущего служения Польше.
Вскоре выяснилось, чего немецкий национал-социализм хочет от польской науки.
