Но пока ничто не подтверждало слова Эстелл. Он не мог вот так сразу отказаться от своих принципов. Джон небрежно пожал плечами: все-таки женщины — опасные создания, но, как говорил весь его опыт, глупо говорить им это! Он мягко сказал:
— Успокойся, милая. Мы живем в век космоса, и Сьюзен — как и все мы — тоже принадлежит ему. После того, как она слетает на эту небольшую экскурсию, мир станет более понятным для нее. Прошу тебя, не пытайся замедлить ход времени, это бесполезно.
— О, Бог мой, кто бы говорил! — Эстелл не скрывала насмешку.
— И еще прошу тебя, — Джон был явно уязвлен, — не надо сравнивать мое отношение к группам с… Впрочем, ладно! Если ты категорически против ее поездки, я могу отказать ей, сослаишись на тебя. Чтобы сохранить мир в семье, я готов пойти на уступки. Наверное, ты хотела именно этого?
Эстелл поняла, что оказалась в ловушке: в конце концов она станет козлом отпущения в собственной семье! Она живо представила реакцию Сьюзен, когда она услышит такое решение отца, — нет, это уж слишком! Осознав свое поражение, Эстелл попыталась сделать его не столь уж явным:
— Ну нет, я не стану передавать ей это. Думаю, у тебя достаточно мужества лично отказать ей. Нет-нет, я не буду делать это вместо тебя.
— Не знаю уж, что ты имеешь в виду, — Джон щадил самолюбие проигравшей жены, — но передай ей хотя бы одну вещь: завтра утром на космодроме для нее будет готов допуск к полету. Это ты можешь сделать для меня?
Сьюзен казалось, что она очутилась на борту обыкновенного трансконтинентального пассажирского лайнера с той только разницей, что здесь всего в нескольких шагах уже располагалась кабина пилота. Единственное в кабине сиденье находилось перед смотровым окном, если это слово подходило к прозрачной окружности с углом обзора в двести десять градусов. К сиденью были прикреплены четыре комплекта ремней. Сьюзен вслушивалась в ровный шум двигателя и ощущала, какая огромная мощь таится в этой машине. Но ей не хотелось, чтобы Сенниз заметил ее волнение: сжав губы, еле владея дрожащими руками, она пристегнула ремни и взглянула на него… Сама не сознавая, она отождествляла мощь машины с человеком, который сидел рядом и деловито возился со своими ремнями. Восхищение лайнером, казалось, вот-вот перейдет в преклонение и перед пилотом, им управляющим. Машина и человек в ее сознании слились в одно целое.
Сенниз проверил замки ремней Сьюзен — вокруг талии, груди и третий, крепящийся к шлему — и только тогда заговорил, впервые после того, как они поднялись на борт:
