оказались без гроша в кармане. Так что поумерьте ваше пылкое воображение.
Сцена VII
- Настоятельница вместе с матерью Марией от Воплощения. Звенит колокольчик. Какой-тр шум, приглушенный толстыми стенами. Настоятельница и мать Мария переглядываются. Наконец входит одна из монахинь.
Настоятельница. Что происходит?
Монахиня- Там у калитки человек на лошади. Он хочет видеть преподобную мать настоятельницу.
Настоятельница. У какой калитки?
Монахиня. У той, что с переулка.
Настоятельница. Кто так старается проскользнуть незаметно, тот не может быть врагом. Взгляните, мать Мария.
Преподобная мать настоятельница встает, губы ее чуть заметно шевелятся. Но лицо ее остается невозмутимым. Мать Мария возвращается через минуту.
Мать Мария. Мать моя, это господин де Лафорс, который желает повидать сестру перед отъездом за границу.
Настоятельница. Пусть предупредят Бланш де Лафорс. Обстоятельства позволяют такое нарушение устава. Я хочу, чтобы вы присутствовали при их беседе.
Мать Мария. Если Ваше Преподобие позволит...
Настоятельница. Вы, мать Мария, и никто другой.
Сцена VIII
Монастырская приемная. Занавеска наполовину отдернута. Бланш с открытым лицом. За занавеской мать Мария от Воплощения; на лице ее густое покрывало.
Шевалье. Почему уже двадцать минут вы держитесь так — глаза в землю, едва отвечаете? Разве так нужно встречать брата?
Бланш. Богу известно, как я не хотела бы чем-то вас огорчать.
Шевалье. Без лишних слов — наш отец полагает, что здесь вы не в безопасности.
Бланш. Может быть, так и есть, но я чувствую себя в безопасности, и мне этого довольно.
Шевалье. Как отличается ваш тон от прежнего! Теперь в вашем поведении есть что-то принужденное, натянутое.
Бланш. То, что кажется вам натянутостью,— это просто с непривычки и от неловкости. Я еще не приучилась к блаженству жить счастливой и свободной.
Шевалье. Счастливой — может быть, но не свободной. Не в вашей власти одолеть природу.
Бланш. Как, жизнь кармелитки представляется вам согласной с природой?
Шевалье. В нынешние времена немало женщин, вызывавших некогда всеобщую зависть, охотно поменялись бы с вами местами. Я говорю жестоко, Бланш, но у меня перед глазами стоит наш отец, оставшийся один среди слуг.
Бланш (с жестом отчаяния). Вы думаете, меня здесь удерживает страх!
Шевалье. Или страх страха. А такой страх в конце концов не лучше любого другого. Надо быть готовым к страху, как и к смерти^ в этой готовности и есть настоящее мужество. Может быть, я говорю с вами слишком грубым языком, языком солдата? Бог свидетель, я всегда видел в вас невинную жертву самого жестокого, самого несправедливого жребия...
