А все-таки они были равно молоды, это их объединяло, делало их ну, что ли, союзниками в том всеобщем заговоре молодых против старых, о котором никто не говорит, его как бы нет и в природе, но он - есть.
- Седой - да, много лет - да. Все так. Но я люблю его, мальчик. И он, седой этот, грузный этот человек, он дюжину молодых за пояс заткнет, целую дюжину.
- Понял, не кричи.
- Разве я кричу? Ах, я кричу! Да, пожалуй... О чем, о чем они там шепчутся?! Что тут происходит, Гена?! - Она перешла на шепот, но вот теперь она и стала кричать.
- Откуда мне знать? Я тут у него первый раз в жизни. А ты сама его спроси. Кто он тебе? Дружок на недельку?
- Мальчик, не заступайте черту. Да застегнись ты хоть на одну пуговицу. Тоже мне Ален Делон!
Бесшумно раздвинулись створки двери, и в кухню, будто подтолкнули его, выскочил Белкин, запнувшись в своей пробежке. Восхищенно, молитвенно воззрился он на женщину, ожили его блеклые глазки, подобралось, сколь возможно, одутловатое, с натеками щек лицо.
- Красавица... красавица, - бормотал он, - глазам больно глядеть...
- Аня, налей товарищу, - входя, сказал Рем Степанович. - Он был хмур, тер ладонью лоб, щеки. - И мне чуть-чуть плесни виски. Ты что будешь пить, Олег? - Рем Степанович растер лицо, согнал с него хмурость.
- Сибирскую, если есть. В ней помене воды, поболе забвения.
- Что делает с человеком перепуг. - Рем Степанович зашел за стойку, стал отыскивать в рядах бутылок "Сибирскую" водку. Нашел, сам начал наливать. - Столько? Больше?
- Будет, руки трясутся, расплескать страшусь.
- На и не страшись. Пей, Олег. Как ты вырядился? Ты не подумай, Аня. У него элегантнейшие имеются костюмы. И вообще, франт и ухажер. Но вот, гляжу, потянуло к наипростейшей простоте.
- Не надо меня поднимать, Рем Степанович, - вдруг построжал лицом Белкин. - Да, опускаюсь, опускаюсь, сам вижу. Как погнали из министерства, стал опускаться.
- Да ты вроде обиделся?
- Сам вижу. Страшно мне. Поэтому мытьем стаканов занимаюсь в павильоне "Соки", а скоро...
- Хватит! - прикрикнул Кочергин. Глаза у него вспыхнули, выстрелили яростью.
Белкин сжался, отвернулся от этих глаз, стал жадно глотать из фужера, привычно таясь, отгораживаясь, как пьют в подворотнях.
- Милый, что с тобой? - Таких глаз, какие сейчас были у Анны Луниной, на экране, в самом-рассамом крупном ее плане, Геннадий никогда не видел. Таких, испугавшихся за другого, преданных, недоумевающих, вдруг чего-то устрашившихся. Кончилась игра, забыла актриса, что она актриса.
