— Это не моё, как и всё вокруг, — улыбнулся Марко. — В Поднебесной всё принадлежит Великому хану.
— Скажи, зачем мы здесь, не томи, — попросил Костас. — Утром явились нойоны ханские, поперёк сёдел нас бросили, сюда домчали, в пыль швырнули. Полдня у ворот томили. Мы, грешным делом, сначала подумали, что смертушка наша близка. Вышел потом такой мордатый, дал нам по дощечке деревянной, чтобы внутрь пройти. Сказал, что ты звал для работы.
Марко не спеша прошёлся, потом хлопнул в ладоши. Вошёл раб с подносом, уставленным чайными принадлежностями. Марко отослал его движением руки, прикрыл ставни и начал рассказывать. Друзья поминутно крестились и охали, но слушали не перебивая. Когда Марко замолчал, они долго смотрели в пол, потом Костас сказал:
— Одно дело баллисту огненную сделать или камнемётное орудие, другое — такую машину, как император велит. Виданное ли дело?! Машина снов! Душу человеческую хочет в силок поймать! Диавольский то промысел, я так тебе скажу.
— Скажи, а ты думаешь, что можешь поймать душу? — спросил Шераб Тсеринг, выходя из тени портьеры.
— Нет, язычник, я так не думаю, — ответил Костас.
— Тогда чего ты боишься, раз ты всё равно не можешь поймать ничьей души?
— Я никогда ничего не боюсь, — сказал Костас, горделиво выпятив нижнюю губу.
— Ты, я слышал, можешь деревянную птицу сделать и перьями её укрыть, подклеив их воском, — мягко сказал Шераб Тсеринг. — И потом та птица будет прыгать и клевать зерно так, что не отличить её от настоящей. Это правда?
— Да, я это могу.
— А ты, беловолосый великан, сделал из стальных пластин женщину, полую внутри, покрыл её воском и укрыл шёлковой одеждой так, что не отличить от настоящей? А потом, налив ей тайком в ухо воду, выставлял её на солнце, и когда она нагревалась, то пела человеческим голосом, как если бы была живой?
— Ага, — улыбнулся Йоханнес.
— Тогда почему вам просто не попробовать сделать некую машину вместе со мной? Просто попробовать.
— А ты-то что можешь? — спросил Костас.
— Не нужно, Костас, — сказал Марко, вставая между ним и те- бетцем, но Шераб Тсеринг отстранил Марка и подошёл к греку ближе.
— Я лекарь, — сказал Шераб Тсеринг. — Протяни мне ладонь.
Костас немного смущённо протянул левую ладонь, замотанную грязноватой тряпкой, под которой обнаружился глубокий, начинавший гноиться порез. Шераб Тсеринг взял руку грека в свои прохладные ладони, что-то негромко сказал, приложил ладонь Костаса к своей груди и потом подул на неё. Грек удивлённо посмотрел на руку.
